Официальный сайт Лариса Титова и Александр Староторжский.

ЖУКИ В ЭМАЛИРОВАННОМ ТАЗУ

комедия в двух действиях

Действующие лица

НИНА ПЕТРОВНА, писательница

ОЛЕГ ИЛЬИЧ, бывший актер

ЛЮБКА, подруга Нины Петровны

Действие первое
Гостиная в трехкомнатной квартире Нины Петровны, обставленная мебелью, модной в конце семидесятых годов, Кругом книги, картины и всевозможные сувениры и безделушки. На самом видном месте висит боль¬шой цветной портрет ее сына с семьей. На полу лежат кубы недавно отпечатанных книг в типографской упаковке.
НИНА ПЕТРОВНА сидит за столом и воодушевленно печатает на машинке.
НИНА ПЕТРОВНА (закончив печатать перечитывает последний страницу, вытаскивает лист из машинки). Гениально! Это надо прочитать Коле. (Набирает номер телефона). Алло, Коля! Я только что закончила новую повесть. Я сейчас прочту тебе несколько потрясающих строчек. Но в начале я тебе кратко расскажу о чем там речь.
ГОЛОС КОЛИ (говорит быстро). Ниночка, дорогая, я знаю, что ты прекрасная писательница, все что ты делаешь прекрасно, но у меня совершенно нет времени, я опаздываю к стоматологу.
НИНА ПЕТРОВНА. Коля, Коля погоди ! Я тебе вечером позвоню, часов в девять, ладно?
КОЛЯ. Нет, нет, не надо. Я так к вечеру устаю, что уже ничего не воспринимаю. И зачем мне что-то читать? Я прекрасно знаю, что ты лучшая писательница в России. У тебя великое будущее. Ну все, пока! (Бросает трубку).
НИНА ПЕТРОВНА (долгое время стоит молча, потом набирает другой номер. Говорит робко). Лера, привет, ты сейчас не занята?
ГОЛОС ЛЕРЫ. Занята, у меня мигрень. (Бросает трубку).
НИНА ПЕТРОВНА (смотрит на гудящую трубку). Друзья называется! Коллеги! (Говорит в трубку). Я тридцать лет слушала твои бездарные стихи! А ты не можешь десять минут послушать мою гениальную повесть? (Набирает другой номер, говорит напористо, пытаясь скрыть отча¬яние). Алло, Иван, я сейчас тебе буду читать мою новую повесть! И если ты скажешь, что у тебя нет времени, то я больше никогда к тебе не приду пить чай!
ГОЛОС ИВАНА (тихо, утомленно). Нина, я могу выслушать то что ты написала, но какой в этом смысл? Я знаю, что ты можешь написать небездарно, даже может быть хорошо, но пойми ты наконец, что твои произведения старомодны, сейчас это не нужно. Мы с тобой формировались в другое время и в этой жизни нам с тобой нет места. Это случилось я изменить ничего нельзя. Мы люди конченные. Все! Поезжай на огород, сажай там все, что попадет тебе в руки: розы, морковку, ананасы, финиковые пальмы. Только не пиши.
НИНА ПЕТРОВНА (швыряет трубку). Врешь, старый дурак! Сам сажай свои финиковые пальмы! А я буду писать и я вырвусь! На зло всем вам, увязшим в дерьме и безысходности!
Звонит телефон, она поднимает трубку.
ГОЛОС ИВАНА. Нинка, вечером я жду тебя пить чай с брусничным вареньем. (Опускает трубку).
НИНА ПЕТРОВНА. Да, жди, так я к тебе и пришла! В гробу я вида¬ла твое варенье, оно у тебя всегда засахаренное и чай у тебя всегда жидкий и пахнет соломой! В квартире бардак, пыль, дышать нечем! (Умолкла на секунд). И ботинки ты никогда не чистишь? Как я могла с тобой ходить в театр? До сих пор не могу понять! Ладно, ты меня утомил. Так, сейчас я сделаю последний звонок в редакцию, там сидят люди поумнее тебя! Там еще помнят, что я человек с именем, что я лауреат премии «Ленинского комсомола» и что ко мне нужно относиться с уважением! (Набирает номер). Алло, будьте любезны редактора Грачикова, это Любезнова. Здрав¬ствуйте, Артем Николаевич! Я написала новую вещь и хочу ее вам показать. Можно?
ГОЛОС ГРАЧИКОВА (очень утомленный, бесцветный). Нина Петровна, вот ужа два года я читаю ваши произведения, это талантливо, высокоморально, но давайте говорить начистоту — это вчерашний день. Я надеялся, что вы как-то поймете требования сегодняшнего дня. Ваш талант заиграет новыми красками, но этого не произошло и по всей видимости не произойдет. Так что нам нет смысла про¬должать творческие взаимоотношения… Простите меня… (Опускает трубку).
Нина Петровна закрывает лицо руками и падает в кресло. Сидит неподвижно.
Настойчивый, долгий звонок в дверь. Нина Петровна вздрагивает, но открывать дверь не идет. Повторный звонок, еще более упорный. Нина Петровна неподвижно сидит в кресле, лицо ее становится сердитым.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Нинка, открой? Я знаю что ты дома!
Нина Петровна поморщилась, нехотя встает с кресла и идет открывать дверь. В квартиру стремительно вваливается ЛЮБКА.
ЛЮБКА. Ну я так и знала! Я из-за двери почувствовала, что у тебя депрессия. Опять, творческий кризис? Наплюй! У меня все в гораздо хуже.
НИНА ПЕТРОВНА (устало). Ты почему не на рынке?
ЛЮБКА. Так я ж тебе и рассказываю: я сегодня вышла, все чин чинарем, встала за прилавок уже и торговать начала и тут подваливает племян¬ник хозяина Рафик и говорит: Люпка, пошел на фиг отсюда? Сегодня комиссию ждем, а у тебя медкнижка просрочена. Представляешь??
НИНА ПЕТРОВНА. Ну и что будешь делать?
ЛЮБКА. Займи триста рублей. Мае завтра утром все оформят, все прод¬лят, я тут же выйду на работу и через пару дней тебе отдам.
НИНА ПЕТРОВНА. Пожалуйста. (Достает из стола деньги и отдает Любке).
ЛЮБКА. Ой, спасибо, подруга дорогая, выручила, просто жизнь спасла!
НИНА ПЕТРОВНА (устало). Да ладно… Есть хочешь?
ЛЮБКА. Хочу! Я и есть хочу и водки хочу. У тебя осталось то, что мы в прошлый раз не допили?
НИНА ПЕТРОВНА. А куда ж ему деться? Сейчас принесу. (Уходит на кухню).
ЛЮБКА (плюхается в кресло и кричит на всю квартиру). Если огурчики есть, то положи! И луку, луку побольше? Нинка, ты знаешь, я уже многое пережила, и то, что меня из магазина выкинули, и то что я со своим торговым техникумом на рынке картошкой торгую, вместо того чтобы магазином заведовать, как это должно было быть, если бы в этой стране не перевернулось бы все с ног на- голову. Но то, что мне восемнадцатилетний сопляк с тремя классами образования говорит: Любка, пошел на фиг отсюда, это я спокойно пережить уже не могу. Меня еще двадцать лет назад на работе иначе как Любовь Иннокентьевна, никто не называл. Я уже тогда овощным отделом заведовала. Меня все уважали!
Входит Нина Петровна с подносом, на котором стоят тарелки с едой и початая бутылка водки. Нина Петровна молча все расставляет на столе.
Ко мне вся элита отовариваться приходила, и профессора, и артисты, и парикмахеры и с телевидения…. Все у меня в кабинете с утра до ночи толклись. (Изображает просителя). Любовь Иннокентьевна, пожалуйста, достаньте осетринки, икорочки, бананов, ветчины… Я все могла! Всем помогала! И связи у меня были во всех крупных магазинах. А те¬перь я кто? Любка пошел на фиг?! (Наливает себе стакан водки, залпом выпивает). Не могу! Со всем смирилась, но с этим не могу! (Наливает водку, себе полный стакан, Нине Петровне чуть-чуть. На¬кладывает в тарелку еду). Вот увидишь, пройдет еще пару лет и я буду этого недоноска Рафика называть по отчеству- Рафик Султанович, а как он меня будет называть — даже подумать страшно. (Выпивает и хрустит огурцом).
НИНА ПЕТРОВНА. А ты не давай повода к себе придираться. Продлила книжку и работай спокойно. А у тебя одни амуры в голове. Кто на этот раз?
ЛЮБКА (морщится). Да, кинорежиссер один. Ты его видела. Мы с ним ко мне шли, а ты из квартиры выходила, встретились у лифта.
НИНА ПЕТРОВНА. Это что, тот в разбитых очках и кедах на босу ногу?
ЛЮБКА. Он.
НИНА ПЕТРОВНА. Ты уверена, что он режиссер?
ЛЮБКА. Я у него документы проверила, действительно, режиссер… Член кинематографистов.
НИНА ПЕТРОВНА. Где ты его нашла?
ЛЮБКА. Сам нашелся, на рынке у меня картошку покупал. Сказал, что я очень кинематографичная, предложил, после работы сумки мне до дома донести. Сказал, что я излучаю флюиды женственности и доброты. Ну я чувствую, мужик с пониманием и привела его к себе домой. Угостила как положено, ему понравилось, ну вот и закрутился у нас роман. Он мне стихи читал, о своих планах рассказывал и вдруг, куда-то пропал. А вчера я видела как он с рынка провожал бабу, которая мясом торгует и все про его планы поняла. Картошка, конечно, вкусная вещь, но мясо вкуснее.
НИНА ПЕТРОВНА. Переживаешь?
ЛЮБКА. Не-е, одним разочарованием больше, только и всего. Их уже столько было, что перестаешь замещать. А ты чего сидишь, не ешь, не пьешь? Ну-ка давай, двадцать грамм, анестезия для нервов, и заку¬сить — сразу веселее будешь и мир будет казаться не таким уж поганым. Давай!
Нина Петровна нехотя выпивает и закусывает.
Молодец! А теперь расскажи чего ты такая убитая?
НИНА ПЕТРОВНА. Да так, убили маленько.
ЛЮБКА. Как так?
НИНА ПЕТРОВНА. Да так. Написала повесть, позвонила в редакцию, так эти сволочи даже читать отказались. И что обиднее всего, я чувствую, что вещь-то получилась прекрасная! Ну хорошо, не хотите печатать, хрен с вами, но прочитать вы обязаны, вы за это деньги получаете, редакция сраная! (Наливает себе полстакана водки и залпом выпивает).
ЛЮБКА. Наплюй на них на всех, они твоей пятки не стоят. Читай мне, я правильно оценю.
НИНА ПЕТРОВНА. Ты правда хочешь послушать?
ЛЮБКА. Хочу.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну хорошо. (Садится за стол, берет в руки рукопись).
ЛЮБКА. Ого, такая огромная! Это сколько же мы ее будем читать?!
НИНА ПЕТРОВНА. Нет, что ты, всю читать мы не будем. Я прочту только самые удачные места. А чтобы тебе было понятно о чем там идет речь, я тебе вначале кратко расскажу содержание.
ЛЮБКА. Давай.
Нина Петровна встает из-за стола и ходит по комнате.
НИНА ПЕТРОВНА (с просветленным лицом). Представь себе: современная Москва, лето, чудесный вечер. По улице Герцена идет профессор консер¬ватории.
ЛЮБКА. Уже скучно.
НИНА ПЕТРОВНА (раздражаясь). Почему же скучно?
ЛЮБКА. Потому что по Москве должен идти маньяк.
НИНА ПЕТРОВНА. Почему же непременно маньяк?
ЛЮБКА. Ты мать совсем от жизни отстала, современную литература не чита¬ешь и не знаешь, что по Москве сейчас ходят исключительно маньяки, пидерасты, террористы, проститутки и депутаты. Все остальное не модно.
НИНА ПЕТРОВНА (разгоряченно). Пусть эти писатели, о которых ты говоришь, ищут в своих книгах что угодно. Пусть беззастенчиво копируют друг друга, а я собираюсь идти своим путем. Модной бывает одежда, а литература модной не бывает. Те есть она бывает модной, но это уже не литература, а ширпотреб.
ЛЮБКА. Нина, не морочь мне голову. Или ты идешь тем же путем, что и в все, иди сидишь в говне. Извини, я любя.
НИНА ПЕТРОВНА (гневно). Я могу продолжить свое повествование?!
ЛЮБКА. Конечно.
НИНА ПЕТРОВНА. Так вот, Москва, лето… По улице Герцена идет профессор консерватории… (Огненно смотрит на Любку. Любка скроила кроткое лицо, молчит). Кругом газоны, цветы, вот через улицу перелетел шмель.
Любка дернулась, но сдержалась.
Я сама видела на улице Герцена шмеля… Не веришь?
ЛЮБКА. Да хрен с ним… Пусть летит…
НИНА ПЕТРОВНА. Профессор идет по этой красивейшей улице и вспоминает, как мальчишкой-студентом он бегал по ней с гобоем под мышкой.
ЛЮБКА. Подожди. С чем он бегал?
НИНА ПЕТРОВНА (с затаенной яростью). С гобоем.
ЛЮБКА. А что это такое?
НИНА ПЕТРОВНА. Гобой — это музыкальный инструмент. Духовой…
ЛЮБКА. Дудка что ли?
НИНА ПЕТРОВНА. Ну что-то вроде этого. Но очень сложная и оригинальная.
ЛЮБКА. А! Это такая золотая хреновина, которую вокруг себя оборачивают. (Пытается изобразить тубу я как она звучит).
НИНА ПЕТРОВНА (едва сдерживаясь). Ты ошибаешься, это туба.
ЛЮБКА. Ну ладно, давай дальше.
НИНА ПЕТРОВНА. Сложно рассказывать…
ЛЮБКА. А ты крепись. Мне тоже сложно.
НИНА ПЕТРОВНА (помолчав). В это время навстречу ему, с другого конца улицы, идет женщина. Тоже профессор консерватории и тоже гобо¬ист. Когда-то они любили друг друга. Она тоже очарована прекрасным вечером, Москвой, и тоже вспоминает своего Степу, то есть про¬фессора гобоиста.
ЛЮБКА. Подожди, она тоже профессор консерватории?
НИНА ПЕТРОВНА. Да.
ЛЮБКА. И тоже играет на дудке?
НИНА ПЕТРОВНА. Да пусть будет так, пусть на дудка, если тебе так удобнее.
ЛЮБКА. Баба профессор играет на дудке. Это что, комедия?
НИНА ПЕТРОВНА (безнадежно). Нет, это драма.
ЛЮБКА. Слушай, ты не огорчайся, я просто хочу понять.
НИНА ПЕТРОВНА. Я не огорчаюсь.
ЛЮБКА. Как же ты не огорчаешься… Ты побелела вся.
НИНА ПЕТРОВНА (ударяет кулаком по столу). Да какое это имеет значение, побелела я или не побелела! Спрашивай по существу!
ЛЮБКА (помолчав). Давай дальше.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну вот, идут они идут… Кругом цветы, дети в яркой одежде. Пошел едва заметный летний дождь. Все кругом заблестело. Вот они встретились, посмотрели друг на друга, узнали… И… Тут бездна чувств! Целая симфония эмоций! Вся жизнь, вся молодость пролетела перед глазами! Вот он видит, как они стоят в очереди в студенческий буфет. На ней черная юбка, белая строгая кофточка с засученными рукавами, руки, обнаженные до локтя, белые, крепкие… Она весело смотрит на него своими орехово-зелеными глазам и говорит что-то очень смешное! Он умирал от любви к ней! Однажды они поссорились и она пошла в кино с его другом! Он увидел это и чуть не умер! Как будто раскаленное сверло вонзилось в его сердце! Он едва устоял на ногах! Вот какая была любовь! И он ни разу не поцеловал ее! Ни разу!
ЛЮБКА. Козел…
НИНА ПЕТРОВНА. Нет, не козел, а романтик! Таких теперь нет…
ЛЮБКА. И не надо.
НИНА ПЕТРОВНА. А она вспомнила, как он, очаровательный веселый мальчик, два года ходил за ней хвостом, постоянно рассказывал что-то о музыке, живописи, о литературе… Он излучал свет! И она грелась в его лучах, она нежилась в пламени его любви! Но ты пони¬маешь, она ждала предложения, а он так и не решился его сделать, и она вышла замуж за своего преподавателя профессора гобоиста.
ЛЮБКА. Естественно. Кто же в состоянии вынести это издевательство. женщине нужна семья, ребенок. А что он мог ей дать этот восторженный сопляк? Эх, Нинка, сама ты романтик… Кто будет это печатать? Слушай, я одно не пойму: он профессор консерватории и она профессор консерватории… Они же встречаются каждый день… За такое время все должно умолкнуть, перегореть. А у тебя буря эмоций. Откуда?
НИНА ПЕТРОВНА. Я виновата перед тобой. Я не сказала главного: он был профессором московской консерватория, а она ленинградской. После того как она вышла замуж, ее мужу предложили кафедру в ленинградской консерватории и они уехали, поэтому Степан и Вера не виделись много лет. Отсюда буря эмоций.
ЛЮБКА. А как она оказалась в Москве?
НИНА ПЕТРОВНА (скорбно). Приехала на могилу матери.
ЛЮБКА. А… И это все?
НИНА ПЕТРОВНА. В общих чертах — да.
ЛЮБКА. Так, что мы имеем: С разных сторон улицы Герцена навстречу друг другу идут два профессора гобоиста… Они встретились, посмотре¬ли друг на друга… Кстати, они сказали что-нибудь друг другу?
НИНА ПЕТРОВНА (значительно, скорбно). Нет, это было бы пошло… Они посмотрели друг на друга и разошлись… Внешне никаких чувств. Зато внутри — ядерный взрыв!
ЛЮБКА. Сколько в повести страниц ?
НИНА ПЕТРОВНА. Сто семьдесят.
ЛЮБКА. Да, встретились, посмотрели друг на друга и разошлись… В результате сто семьдесят страниц. Слушай, а они, профессора эти, случайно не того? (Крутит пальцем у виска).
НИНА ПЕТРОВНА. Люба, мне плохо… (Садится в кресло, держится за сердце).
ЛЮБКА. Нина, что с тобой? Чего это ты? Какую таблетку тебе дать?
НИНА ПЕТРОВНА. Не надо, у меня валидол в кармане. (Достает таб¬летку и кладет ее под язык). Сейчас пройдет.
ЛЮБКА. Очень ты нежная, чувствительная. Сама ты романтик! Романтик и в этом вся твоя беда. Смотри-ка что с тобой произошло: ты сидела в своей уютной квартире, писала про своих любимых романтиков, которые женщину не могут удовлетворить из-за своего романтизма. Им достаточно того, что на улице Герцена вокруг них летают шмели. Писала про дожди, про сол¬нышко, про цветочки. В то время это приветствовалось и тебя печатали. Но вот грянул гром, все перевернулось, пришла другая эпоха. Задули страшные ветра непридуманной жизни и твой романтизм раз¬летелся как пыль. Вначале тебе это было очень интересно, как всем нам дуракам, потом ты тихонько высунула носик и тут тебе по этому носику да¬ли лопатой. Ты взвизгнула, спряталась в своей квартире и решила все это переждать, авось все вернется, да не тут-то было! Стало еще страшней! И твое счастье, что твой сын вовремя слинял в Америку, хорошо там устроился и имеет возможность высылать тебе деньги на нормальное су¬ществование. Так ты прожила десять лет в своем мирке. А теперь ты стала в нем задыхаться и решила выйти наружу, да не тут-то было — дверь не открывается! Заросла от времени!
НИНА ПЕТРОВНА. Предположим это так, и что мне теперь делать. Дальше так жить я ню могу, я как будто заживо похоронена в этих четырех сте¬нах. Я уже пошла на то, чтобы издавать книги за свой счет, но их никто не берет, спросят про что и не берут. А самой продавать на улице я не могу, стыдно. Да и вряд ли кто купит, думают, если писатель сам про¬дает свои книги на улице, значит это дрянь. Что мне делать — не знаю!
ЛЮБКА. Выход один — пиши то, что пользуется спросом.
НИНА ПЕТРОВНА. Что сейчас пользуется спросом — детективы, фантастика и эротика. Ну и где я тут могу найти применение своему таланту?
ЛЮБКА. Ну детективы и фантастику мы отбросим сразу, тут, действительно нужны какие-то особенные мозги, а вот эротика вещь общедоступная. Тут даже я могу тебе много чего рассказать, у тебя самой-то опыт небогатый.
НИНА ПЕТРОВНА. Да при чем тут опыт?! Неужели ты не понимаешь, что я не хочу об этом писать, не могу! Мне противно!
ЛЮБКА. Ну а что такого? Если стесняешься, возьми псевдоним.
НИНА ПЕТРОВНА (вскакивает, бегает по комнате, говорит эмоционально). Зачем мне это?! Зачем? Я же не собираюсь зарабатывать деньги! Я хочу заниматься святым делом! А то, что ты предлагаешь, это не литература, это срам! Лучше уж совсем не писать.
ЛЮБКА. Ну не пиши, хозяин-барин. Хочешь, я с хозяином поговорю, на рынок выйдешь, все веселей, чем тут в четырех стенах от тоски с ума сходить. Посмотришь на реальную жизнь, какая она сейчас злая. Больше будешь ценить свой уютный мирок. Может что в голову придет дельное, в плане писания. Через час работы на рынке ты про весь свой романтизм сразу забудешь. Хочешь?
НИНА ПЕТРОВНА. Я там часа не вынесу, через десять минут околею.
ЛЮБКА. Ну, больше мне тебе предложить нечего. Думай. А я пойду, мне надо делами заниматься. (Уходит).
Нила Петровна убирает со стола. Звонит телефон, она поднимает трубку говорит по телефону.
НИНА ПЕТРОВНА. Слушаю.
ГОЛОС ИВАНА. Ну ты чего чай не идешь пить? Остывает.
НИНА ПЕТРОВНА. Не хочу.
ИВАН. Да ладно тебе дуться, приходи. Чего тебе там одной сидеть?
НИНА ПЕТРОВНА (с вызовом). А с чего ты взял что я одна?
ИВАН. Ну а кто у тебя может быть? Разве что Любка, так бери ее с собой и приходите.
НИНА ПЕТРОВНА (строгим деловым тоном). Извини, Иван, но ты отрываешь меня от дел. У меня главный редактор журнала. «Крылья Пегаса» и я читаю ему свою повесть. (Конец фразы Нины Петровны тонет в безудержном хохоте Ивана. Слышно как он визжит, стонет и буквально задыхается от смеха).
ИВАН (сквозь хохот пытается что-то сказать). У тебя… у тебя…
Нина Петровна, застывает потом лицо ее вспыхивает и она швыряет трубку как змею. Стоит в оцепенении. Звонок телефона, она хватает трубку.
ГОЛОС ИВАНА (с трудом преодолевая смех). Нинка, ты ничего глупее придумать не могла, даже к Льву Толстому не приходил главный редактор.
НИНА ПЕТРОВНА. А ко мне пришел! (Швыряет трубку).
Снова звонок, она берет трубку.
ГОЛОС ИВАНА. Нина Петровна, я умоляю вас простить меня за легкомыслие! Если у вас сидит главный редактор и слушает вашу повесть, то значит произошло эпохальное событие — вы написали великое, гениальное произ¬ведение. Как старый литератор я не могу пройти мимо этого исключительного явления в литературе. Я изнемогаю, я погибаю от любопытства! Разрешите мне немедленно приехать к вам и вместе о глав¬ным редактором ознакомиться с этим потрясающим произведением вашего колоссального ума и таланта. (Ржет в трубку, откровенно с наслаждением). Буду через час. Жди.
НИНА ПЕТРОВНА. Не вздумай приехать, я тебя не пущу!
ИВАН. Жди меня, жди…
НИНА (бросает трубку. Говорит сама с собой). Боже мой, что я надела¬ла! Он же приедет. Будет ржать на весь дом, он меня ославит на всю писательскую организацию! Это беспощадный страшный человек. (Хвата¬ется за голову). Боже мой, что же делать?! Я погибла… Нет, так оста¬вить нельзя, надо что-то придумать! Надо выкручиваться! (Мечется по комнате). Надо срочно пригласить какого-нибудь солидного мужика и уговорить его представиться главным редактором. Но кого? У нас с Иваном общий круг знакомых. А если кого-нибудь вызвать? Предложу пятьдесят долларов, запросит больше, добавлю — дам. Кто-нибудь да согласиться. Но кто это может быть? Врач! Врач из платной поликлиники. Профессор. (Открывает записную книжку и звонит по телефону). Алло, это поликлиника? Можно вызвать кардиолога Самсоненко.
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Пожалуйста. Ваш адрес?
НИНА ПЕТРОВНА (бросает трубку). Черт! Чуть не влипла! Он же его видел. Нет, туда где меня знают соваться нельзя. А куда можно? (Поднимает палец к потолку). Вот! Через газету! (Достает кипу газет и роется в них. Выбирает одну. Читает). Так, что в нам тут предлагают… травят тараканов, циклюют паркет… все не то… А, вот! Оценка не¬движимости, это подойдет. (Набирает номер). Алло, это фирма «Большой дом»?
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Да, что вы хотите?
НИНА ПЕТРОВНА. Мне нужен специалист по оценке недвижимости и обяза¬тельно сегодня.
ГОЛОС. Пожалуйста. Мы можем прямо сейчас послать к вам девушку, очень хороший специалист…
НИНА ПЕТРОВНА. Девушку? Зачем мне девушка?!
ГОЛОС В ТРУБКЕ (очень удивлен). А кого вы хотите?
НИНА ПЕТРОВНА. Мне нужен мужчина, лет пятидесяти, солидный и с хоро¬шими манерами. Да, и обязательно, чтобы у него был хорошо подвешен язык.
ГОЛОС В ТРУБКЕ (помолчав). А цвет глаз какой?
НИНА ПЕТРОВНА. Безразлично. (Яростно). Вы что, издеваетесь?!
ГОЛОС В ТРУБКЕ. А по моему это вы издеваетесь. Вы звоните в фирму, занимающуюся недвижимостью и просите прислать вам импозантного мужчину, средних лет с хорошими манерами. Вы сначала определитесь что вам нужно: оценить недвижимость или что-то другое. Мне кажется вам нужен мальчик по вызову, вот туда и звоните. (Опускает трубку).
НИНА ПЕТРОВНА (кричит в трубку). Гнусный хам! (Швыряет трубку). (Снова просматривает газету). Интересно… Исполню все фантазии сос¬тоятельной дамы… (Набирает номер). Алло, это вы исполняете любые фантазии?
ГОЛОС В ТРУБКЕ (бархатней, ласковый и очень красивый). Да. И мы очень рады, что вы вам позвонили! Обещаю вам — вы останетесь довольны. У нас самые лучшие мальчики…
НИНА ПЕТРОВНА. Только мальчики?! А что, зрелых солидных мужчин у вас нет?
ГОЛОС В ТРУБКЕ. У нас есть все! Опишите мне мужчину вашего вкуса.
НИНА ПЕТРОВНА. Это должен быть интересный мужчина лет пятидесяти, хоро¬шо одетый, интеллигентный, желательно с гуманитарным образованием и главное с хорошо подвешенным языком. Цвет глаз значения не имеет. И учтите, что мне нужно срочно! Чтобы через пятнадцать минут он был у меня! Иначе вое теряет смысл.
ГОЛОС В ТРУБКЕ (заикаясь). А в каком районе вы живете?
НИНА ПЕТРОВНА. Улица Часовая, недалеко от метро «Аэропорт».
ГОЛОС В ТРУБКЕ (облегченно). О, это почти рядом о нами. Только вот одна деталь… м-м… Вы позволите я вам перезвоню через несколько ми¬нут, нужно уточнить некоторые моменты…
НИНА ПЕТРОВНА. Но у вас есть то, что мне нужно?
Голос. Есть, есть… оставьте ваш номер телефона.
НИНА ПЕТРОВНА. Двести шестнадцать, ноль пять, двадцать семь. Жду! (Вешает трубку).
Нина Петровна быстро наводит порядок в комнате. В это время мы слы¬шим разговор двух мужчин.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС (очень жестко). Олег Ильич, ситуация такая: позвонила ка¬кая-то сумасшедшая баба, ей нужен пятидесятилетний мужик. Интеллигентный с гуманитарным образованием, по всем описаниям — ты. Надо ехать. Сам знаешь какая у нас конкуренция — бизнес жесткий. Так что давай!
ВТОРОЙ ГОЛОС (растерянный). Юра, погоди, это же не мое дело, я занимаюсь рекламой.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС. А оплачивать долги твоего сына, это мое дело?! Ты его еще не отработал. Поедешь — долг спишу. Я уже этой бабе обещал, на кону ре¬путация нашей фирмы. В общем, время не ждет, или ты едешь и сделаешь все как надо, либо деньги на стол и катись к чертовой матери.
ВТОРОЙ ГОЛОС. Юра, я не против, но мне не семнадцать лет, у меня может не получиться.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Если бы речь шла о семнадцатилетнем, проблемы бы не было, их у меня полно. Но ей нужен именно пятидесятилетний, а у меня старше сорока никого нет, да и те выглядят на тридцать. Ты же знаешь, что чем баба богаче, тем больше заворотов, наверняка там денежный мешок, и подруги, наверняка есть, а это для нас хорошая перспектива, и упустить я ее не могу. Так что давай, езжай. Выпей «Виагры», бери мою машину и вперед!
ВТОРОЙ ГОЛОС. Хорошо, я поеду.
В квартире Нины Петровны звонит телефон. Она поднимает трубку.
НИНА ПЕТРОВНА. Слушаю.
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Мы с вами только что говорили. Назовите ваш адрес, к вам приедут.
НИНА ПЕТРОВНА. Часовая пятьдесят семь, корпус четыре, квартира три. Код — три тройки и домофон.
ГОЛОС. Через пятнадцать минут человек будет у вас. Приятного вам вечера!
НИНА ПЕТРОВНА. Спасибо. (Кладет трубку). Надо хоть немного себя в порядок привести. (Причесывается и слегка подкрашивается).
Звонок в дверь. НИНА ПЕТРОВНА идет открывать. Входит ОЛЕГ ИЛЬИЧ. НИНА ПЕТРОВНА мгновенно и внимательно его осматривает.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну как, подхожу?
НИНА ПЕТРОВНА. Внешне подходите. (Берет его за руку и подводит к креслу). Садитесь!
Он садится.
Вы быстро соображаете?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Мгновенно!
НИНА ПЕТРОВНА. Сейчас сюда должен прийти один человек: наглый, бессердечный, коварный, это писатель-сатирик Трофимов… Бывший писатель-сатирик! Сам сидит по уши в дерьме, а изображает из себя Бог знает что! Не делайте вид, что вы что-то понимаете… Вы ничего не понимаете и понять не можете. Слушайте! Вы кто по профессии?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я бывший артист.
НИНА ПЕТРОВНА. Прекрасно! Надеюсь, вы хороший артист?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я артист высшей категории.
НИНА ПЕТРОВНА. Замечательно. Сейчас вы должны сыграть главного редактора журнала «Крылья Пегаса».
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (растерян). Но я с ним не знаком!
НИНА ПЕТРОВНА. Неважно. Трофимов с ним тоже не знаком, но горит жела¬нием познакомиться.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Так вы что хотите, чтобы я вместо главного редакторе удов¬летворил писателя-сатирика? Или может быть наоборот — отдался ему?!
НИНА ПЕТРОВНА (в полном недоумении). Вы о чем?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. О том, что я не гомосексуалист!
НИНА ПЕТРОВНА. Я рада за вас, но не будем отвлекаться. Предположим — сейчас раздастся звонок в дверь, это заявится Трофимов. Наша мизансцена такова: мы чинно сидим, я читаю вам свою повесть, а вы внимательно слушаете. Я вас представлю, кстати, как вас зовут?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Олег Ильич.
НИНА ПЕТРОВНА. Очень приятно. Я Нина Петровна Любезнова, писатель-про¬заик, лауреат премии Ленинского комсомола. Обязательно запомните мое имя, не вздумайте переспрашивать! Вы должны ко мне обращаться как к человеку с которым вы хорошо знакомы. Можете называть меня Нина.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Давайте уточним один момент — мои услуги стоят сто долла¬ров в час. Вас устроит?
НИНА ПЕТРОВНА. Ого! Дороговато, но я согласна. Уточним время, сейчас 5 часов 15 минут.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да, верно.
НИНА ПЕТРОВНА. Продолжаю — мы сидим, я читаю повесть, вы слушаете, а Трофимов приложит все усилия, чтобы выяснить кто вы такой!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Почему он не поверит, что я главный редактор? В свое время я играл даже королей.
НИНА ПЕТРОВНА. Он не верит мне! Потому что он негодяй! Погодите. (Звонит по телефону, и, услышав голос Ивана? «Алло», тут же вешает трубку). Слава Богу, он еще дома, значит у нас есть еще время, чтобы объяснить вам все подробно. И так, я повторюсь — под предлогом прослушать повесть Трофимов придет, чтобы вывести вас на чистую воду! Что для этого он может предпринять?! Он может неожиданно спросить — какая настоящая фамилия Ахматовой? А вы не знаете…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Почему же, знаю, Горенко.
НИНА ПЕТРОВНА. Откуда вы знаете?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Но ведь это не тайна. И потом я очень люблю Ахматову. Знаю ее стихи, изучал ее биографию.
НИНА ПЕТРОВНА. Прекрасно, но одной Ахматовой вам не отделаться! Он мастер неожиданных вопросов и поэтому сразу пресекайте все попытки вас разоблачить — отвечайте, что вы пришли сюда слушать повесть, а не отвечать на его странные вопросы и что у вас мало времени. Понятно?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Понятно. А что потом?
НИНА ПЕТРОВНА. Потом как карта ляжет.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я мог бы попросить у вас стакан воды?
НИНА ПЕТРОВНА. Пожалуйста, а может быть чаю?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, спасибо, только воды.
Нина Петровна уходит.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Похоже пахнет махровым групповиком с элементами шизофрении. (Ищет по карманам). Без Виагры не обойтись. (Находит таблетку и держит ее в кулаке). Держись Олег Ильич!
Входит Нина Петровна со стаканом воды и протягивает его Олегу Ильичу.
НИНА ПЕТРОВНА. Вот, пожалуйста.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Спасибо. (Выпивает таблетку незаметно от Нины Петровны).
НИНА ПЕТРОВНА. Давайте порепетируем, посмотрим как это будет выглядеть Садитесь так как с вашей точки зрения должен сидеть главный редактор.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Попробуем. (Вальяжно разваливается в кресле, забрасывает ногу на ногу и делает лицо задумчиво-важным). Похоже?
НИНА ПЕТРОВНА (оценивает образ созданный Олегом Ильичем). Похоже. Но все-таки было бы лучше сделать это несколько скромнее.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (пересаживается). Так?
НИНА ПЕТРОВНА. Так лучше, но все таки еще немножко скромнее, более располагающее к себе.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (садится так как он сидел в самом начале, еще до репетиции.) А вот так?
НИНА ПЕТРОВНА. Вот так хорошо, в самый раз. А теперь я вкратце расскажу вам о своей повести, называется она «Солнце над Москвой». Так вот, представьте себе: прекрасны летний день…
Звонит телефон, НИНА ПЕТРОВНА поднимает трубку.
НИНА ПЕТРОВНА. Слушаю.
ГОЛОС ИВАНА. Нинка я тебя не пощадил. Я просмотрел справочник издательств и никаких «Крыльев Пегаса» нет и в помине. Я расстроился, человек твоей профессии должен врать изобретательней.
НИНА ПЕТРОВНА. Как это нет?! Главный редактор этого журнала сейчас сидит передо мной!
ГОЛОС ИВАНА. А ну, дай ему трубку.
НИНА ПЕТРОВНА. Пожалуйста. (Передает трубку Олегу Ильичу).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Слушаю.
ГОЛОС ИВАНА. Это кто?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. С вами говорит Малинников Олег Ильич, главный редактор жур¬нала «Крылья Пегаса». С кем имею честь?
ИВАН. Надо же голос не знакомый. Ну, если вы главный редактор, то мо¬жет быть скажете мне в каком году родилась Анна Ахматова? Впрочем, вы это можете и не знать, образованные редакторы остались в прошлом.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вопрос ваш несколько странен, но я на него отвечу — Анна Андреевна Ахматова родилась в 1889 году. Вы удовлетворены?
ИВАН. Хм… Любопытно… А когда умер Бунин?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я не понимаю что дает вам право меня экзаменовать, но из уважения к Нине Петровне, так как вы, вероятно, являетесь ее другом, я отвечу на ваш нелепый вопрос: Бунин умер в 1953 году. А что касается нашего журнала, то он начал издаваться всего месяц назад, и мы не успели внести в каталог наши координаты. Если у вас больше нет вопросов, то я передаю трубку Нине Петровне.
ИВАН. Погодите! Вам нравится повесть? Вы будете ее печатать?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нравится. Видимо печатать будем. По крайней мере то что я слышал вызывает у меня огромный интерес.
ИВАН. Ничего не понимаю, абсурд какой-то… Нет, вы меня разыгрываете! Этого не может быть.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Но почему?!
ИВАН. Потому что я знаю как она пишет! Все ее произведения провоняли нафталином! Ее уже десять лет никто не печатает! Интересно, где вы ее откопали?!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. У меня в библиотеке есть ее книги, и мне они очень нравятся.
ИВАН (после непродолжительного молчания). Ну посмотрим… посмотрим…
Гудки отбоя. ОЛЕГ ИЛЬИЧ кладет трубку.
НИНА ПЕТРОВНА. Что он сказал? Он придет?!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Он сказал: посмотрим, посмотрим.
НИНА ПЕТРОВНА. Не понятно — придет он, не придет… Непредсказуемый человек! Впрочем теперь это уже не имеет значения. Олег Ильич, вы были великолепны! Вы сделали все просто блестяще! Я восхищена!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я очень рад. Но теперь давайте поставим все точки над и. Мы можем обойтись без вашего Трофимова или он во всей этой истории главное действующее лицо?
НИНА ПЕТРОВНА. Я не понимаю. О чем это вы?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. О ваших сексуальных фантазиях, о чем же еще.
НИНА ПЕТРОВНА. Что?! Что вы такое говорите?!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Стоп! Давайте разбираться — вы позвонили в салон сексуальных услуг и заказали мужчину. Так?
НИНА ПЕТРОВНА. Так. Но у меня нет сексуальных фантазий. У меня была только одна фантазия и вы ее уже выполнили. За это вам большое спасибо!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Следовательно, я могу получить деньги и ехать домой?
НИНА ПЕТРОВНА. Деньги я вам сейчас отдам, а домой ехать погодите. Может Трофимов заявится, да и время еще не вышло. (Достает из стола деньги и отдает их Олегу Ильичу).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Спасибо. (Кладет деньги в бумажник). Мне не удобно брать с вас эти деньги, но я работаю на хозяина, это деньги его, я должен отчитаться…
НИНА ПЕТРОВНА. Не смущайтесь, я все понимаю. Давайте выпьем чаю?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. С удовольствием!!
НИНА ПЕТРОВНА. Я сейчас. (Уходит на кухню).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Может быть вам помочь?
НИНА ПЕТРОВНА. Не нужно. Я сама.
НИНА ПЕТРОВНА находится на кухне. ОЛЕГ ИЛЬИЧ осматривает комнату, подходит к книжным стеллажам, достает одну из книг. Читает.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (один). Н. П. Любезнова. «Луна над Москвой». Роман. Интересно… (Ставит книгу на место).
Появляется НИНА ПЕТРОВНА с подносом в руках. На подносе все для чаепития и большое блюдо с бутербродами.
НИНА ПЕТРОВНА. Прошу к столу. (Расставляет все на столе).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Какие роскошные бутерброды! Я только сейчас понял как я проголодался.
НИНА ПЕТРОВНА. Я тоже. Налетайте!
Оба с аппетитом едят.
НИНА ПЕТРОВНА. Вы знаете, я бы хотела вам объяснить эту идиотскую ситуацию, чтобы у вас не сложилось впечатление, что у меня не все дома…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Что вы, что вы! Ничего такого мне и в голову не приходило.
НИНА ПЕТРОВНА. Нет, позвольте, я вам объясню. Это нужно мне самой. Понимаете, десять лет назад у меня все было хорошо: меня печатали, приглашали на семинары, на встречи, я жила полнокровной, интересной жизнью и чувствовала, что я нужна. Я писала о том, что мне интересно было писать: о высоких чувствах, о способности человека к самопожертвованию, о любви, природе. О сложных взаимоотношениях между людьми. о высокой нравственности. Все это меня вдохновляло! Скажу вам честно, я не была врагом Советской власти, но и не подхалимничала перед ней. Я просто была сама собой. Этого, слава Богу, мне никто не запрещал. Но вот все изменилось, и тот мир, в котором я жила и о котором писала стал никому не нужен.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вы можете ничего не объяснять, я вас прекрасно понимаю. Когда наш театр почти перестали финансировать, чтобы выжить театру ничего другого не оставалось. как выгнать две трети актеров и изменить репертуар на потребу публике = стали раздевать артистов, стали играть пустую. смешную похабщину, и при таком раскладе я тоже остался не у дел.
НИНА ПЕТРОВНА. Да, да… все наше поколение оказалось не у дел. Ну так я продолжу. Трофимов, это мой бывший муж. Я вам сказала, что он жестокий, бессердечный негодяй, но все это неправда. Он очень хороший, милый человек. Однажды он сказал мне — Нинка, наша песня спета. Мы отработанный материал. Перестань марать бумагу и займись дачным хозяйством, от этого хотя бы польза будет. Я засмеялась ему в лицо и сказала, что я талантлива, гибка и выживу как писатель при любом режиме! В ответ он стал ржать как сумасшедший, это его манера, — и сказал, что я буду барахтаться, как жук в эмалированном тазу, но так и не выберусь в большой мир, а так и останусь со своей литературой на дне этого таза.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Неплохое сравнение, сейчас все себя ощущают жуками в эмалированном тазу. Лезут, лезут наверх и так без конца.
НИНА ПЕТРОВНА. Все эти годы я пыталась доказать ему и себе, что это не так, что я переборю ситуацию, но каждый раз я терпела поражение. И вот сегодня мой нервы не выдержали, Трофимов в очередной раз оскорбил меня и, чтобы не выглядеть жалкой, я наврала, что у меня сидит главный редактор и слушает мою повесть. Трофимов начал ржать, сказал, что прие¬дет посмотреть на главного редактора и чтобы избежать большего униже¬ния я позвонила и пригласила вас. Я с испуга толком и не поняла куда я звоню, у меня была только одна задача- любой ценой выкрутиться из этой ситуации. Потому все так нелепо и получилось.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Успокойтесь, я в этой ситуации выгляжу куда более комично чем вы. Как вы думаете сколько мне лет?
НИНА ПЕТРОВНА. Ну лет пятьдесят, может быть чуть больше.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Мне пятьдесят девять. И проституцией я не занимаюсь. В этой помойке, именуемой салон эротических услуг, я занимаюсь рекламой. Год назад, мой сын разбил чужую машину, нужно было отдать три тысячи долларов. Единственный человек, который одолжил мне эти деньги — владелец этого салона. Мой бывший партнер по сцене. Большую часть долга мы с сыном уже погасили, осталось всего четыреста долларов. Когда вы позвонили и заказали солидного мужчину, у Юры, это хозяин салона, крыша поехала, потому что мальчиков такого возраста у него нет. А он из жад¬ности не смог отказаться от вашего предложения, потому что ему помере¬щились бешеные деньги. Он поставил мне жесткие условия, я должник и деваться мне некуда. Но как говориться- не было бы счастья, да несчастье помогло — теперь я ему ничего не должен. И я познакомился с очень приятной женщиной.
НИНА ПЕТРОВНА. Я рада и вы мне тоже очень симпатичны.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну что ж, время вышло, мне пора уходить.
НИНА ПЕТРОВНА. А может вы еще посидите? У нас так чудесно складывается беседа, да вы и не поели как следует. А хотите выпить? У меня есть немного водки и бутылка хорошего коньяка.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. С удовольствием, но мне нужно позвонить.
НИНА ПЕТРОВНА (подвигает ему телефон). Пожалуйста. (Уходит на кухню).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (говорит по телефону). Алло, Юра, это я. Все в порядке.
ЮРА. Расскажи как прошло ?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Все сделал что мог. Клиентка осталась довольна. Сто долларов у меня.
ЮРА. Молодец! Устал?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Едва дышу.
ЮРА. Поезжай домой, отоспись. Деньги отдашь завтра. Все, пока. (Отбой).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Гора с плеч.
Входит Нина Петровна с бутылкой коньяка.
НИНА ПЕТРОВНА. Давайте выпьем за знакомство!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Чудесно! Подобных приятных знакомств у меня не было уже лет пятнадцать.
НИНА ПЕТРОВНА. Вы откроете коньяк?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Конечно, я отлично открывав коньяк. (Берет бутылку). О! Армянский трехзвездочный и, кажется, еще советского разлива!
НИНА ПЕТРОВНА.Угадали. Он у меня так давно стоит, что трудно сказать сколько в нем звездочек. Я купила эту бутылку от безысходности, мне было ужасно плохо и я решила с горя напитым, как это делает Трофимов. Он не алкоголик, но говорит, что иногда надо напиваться, это помогает снять тяжесть с души. А когда я пришла домой, пить мне расхотелось и я подумала — пусть она стоит и я ее выпью не тогда когда мне будет плохо, а когда мне будет хорошо.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Давайте выпьем за то, чтобы вам всегда было хорошо.
НИНА ПЕТРОВНА. Пусть у вас тоже все будет хорошо.
Они пьют.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Превосходный коньяк! Последний раз я пил такой на премьере «Бориса Годунова». Но это было так давно… А кстати, вы никогда не писали пьес?
НИНА ПЕТРОВНА. Писала, но к сожалению в Москве они не пошли. Было две постановки на периферии, но я даже не ездила их смотреть.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Это вы зря. До того как осесть в Москве, я много лет работал на периферии и мы ставили очень недурные спектакли.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну что делать, время упущено. А вы знаете, когда я писала свои пьесы, у меня было тайное желание в них сыграть. Я понимала, что желание безумное, что меня никогда не выпустят на сцену, но все-таки тайная надежда была, что мне удастся уговорить режиссера и что меня возьмут хотя бы во второй состав.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Смотря какой режиссер. Если такой говнюк как наш, то он бы вам обязательно пообещал, долго водил за нос ж ничего бы не сделал. Так было со мной сотню раз. Поэтому я и переезжал из города в город, из театра в театр в надежде найти своего режиссера.
НИНА ПЕТРОВНА. А ваша жена, она была актрисой?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Первая актрисой, вторая художницей, но по настоящему мы все были женаты на театре и не всегда наши интересы совпадали. Например, у моей жены актрисы все складывалось хорошо — были интересные роли, ка¬кие-то перспективы, а я сидел без дела, не было ролей моего плана. Оста¬ваться в такой ситуации для артиста невозможно. И я вынужден был уехать в другой город, так распалась моя первая семья. А с художницей получилось наоборот — у меня было все, а ей работу не давали и тогда из театра сбежала она. А потом уже как-то не сложилось.
НИНА ПЕТРОВНА. А как вы сказались в Москве?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А я коренной москвич, родился и вырос на Таганке. Я просто уезжал из Москвы в поисках работы. А потом меня пригласили в хозрасчетный театр «Студия М», я проработал там несколько лет, пока театр не начал разваливаться, потом был еще один театр, съемки в эпизодах, случайна заработки… но все это довольно скучно.
НИНА ПЕТРОВНА. А ваш сын актер?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Слава Богу, нет. Он переводчик. Хороший парень, я им очень горжусь.
НИНА ПЕТРОВНА. У меня тоже сын и я им очень горжусь! Он женился на американке, сейчас живет в Америке. Очень хорошо устроился, он программист и работает в крупной корпорации и жена его, Саманта, работает там м. Вот их семейный портрет, смотрите какие чудесные у меня внуки!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Правда, славные ребята. А мой сын еще не женат.
НИНА ПЕТРОВНА. Ничего, еще успеет.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А давайте потанцуем?! У вас есть какая-нибудь спокойная приятная музыка?
НИНА ПЕТРОВНА. Есть. (Ставит кассету в магнитофон. Звучит музыка). Вот эта устроит?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вполне. Разрешите пригласить вас на танец.
Нина Петровна подает ему руку и они танцуют.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. С вами приятно танцевать, вы тонко чувствуете партнера.
НИНА ПЕТРОВНА. Мне так давно не говорили комплиментов, что я забыла как на это нужно реагировать.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А вы не реагируйте, к чему напрягаться, танцуйте и все.
НИНА ПЕТРОВНА (тихо смеется). С вами так легко…
Он мягко привлекает ее к себе и они молча танцуют. Вдруг он останавливается и берется за виски. Отходит и садится в кресло.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Извините, мне что-то не по себе…
НИНА ПЕТРОВНА. Что с вами?! У вас покраснело лице, заблестели глаза, может быть у вас поднялось давление? Хотите я смеряю, у меня есть аппарат.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Не надо. (Вдруг начинает смеяться. Встает и ходит по комнате). Маразм… (Закрывает лицо руками). Ну и что теперь делать?
НИНА ПЕТРОВНА. О чем это вы?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Боже мой, я не знаю как вам это объяснить. Видите ли, я ду¬мал, что нам предстоит сексуальная баталия, а так как я боялся не соответствовать, то выпил «Виагру», будь она проклята… Вы знаете что такое «Виагра»?
НИНА ПЕТРОВНА. Кажется это лекарство для повышения потенции. Так?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Так, так… только что теперь с этим делать?
НИНА ПЕТРОВНА. Ну, может быть выпить что-нибудь успокоительное? Валерьянки например?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Что мне ваша валерьянка! Меня так распирает что…. (Странно улыбаясь, смотрит на Нину Петровну).
Пауза.
НИНА ПЕТРОВНА. Что это вы так смотрите? (Заходит за стул).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А как вы думаете, почему я на вас так смотрю?
НИНА ПЕТРОВНА. Вы меня пугаете.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я сам себя боюсь. Надо что-то срочно делать.
НИНА ПЕТРОВНА. Может быть тогда вам лучше поехать домой?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ради Бога, не выставляйте меня из дома в таком состоянии! Помилосердствуйте!
НИНА ПЕТРОВНА. В каком смысле?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. В таком смысле, что я могу сделать какую-нибудь непоправимую глупость.
НИНА ПЕТРОВНА. Какую например?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну я и сам не знаю, мой организм взбесился.
НИНА ПЕТРОВНА. Я придумала! Я дам вам две таблетки снотворного, соглас¬ны?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Отлично! И я запью их стаканом коньяка, это закрепит эффект!
НИНА ПЕТРОВНА (достает из стола таблетки и дает ему). Пейте!
Олег Ильич выпивает таблетки и запивает их стаканом коньяка.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (ходит по комнате). Сейчас! Сейчас все будет хорошо…
НИНА ПЕТРОВНА. Может быть вам лучше лечь?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Возможно. (Продолжает ходить по комнате). Нина Петровна, вы меня не бойтесь, я вас не трону, вы пожалуйста посидите, а я немного похожу вокруг стола, мне нужно как-то энергию сбросить. (Очень быстро ходит вокруг стола). Я теперь понимаю почему животные в зоопарке ходят туда-сюда по клетке, со стороны это кажется безумием, — на самом деле, таким образом они просто сбрасывают накопившуюся энергию. Нам есть чему у них поучиться.
НИНА ПЕТРОВНА. Как вы себя чувствуете?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Прекрасно! Метров через двести я буду как огурчик.
НИНА ПЕТРОВНА. Смотрите, не злоупотребляйте бегом. Следите за пульсом.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Не волнуйтесь, я прекрасно себя знаю. (Неожиданно останавливается, как-то боком подходит к креслу и валится в него).
НИНА ПЕТРОВНА. Вам дурно?!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Странное ощущение — внутри все бушует, а ноги не идут. Половиной моего тела владеет «Виагра», а другой половиной завладело снотворное, а вражду между ними разжигает коньяк.
НИНА ПЕТРОВНА. Боже мой! Мне кажется, мы что-то сделали не так. Может быть нужно промыть желудок и сделать клизму?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ни в коем случае. Для этой процедуры мы недостаточно хорошо знакомы.
НИНА ПЕТРОВНА. Знакомы мы, не знакомы… Я не позволю вам умереть на моих глазах.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Не беспокойтесь, я себе такого не позволю. Я джентльмен.
НИНА ПЕТРОВНА. По-моему, вы засыпаете.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Похоже на то. (Клюет носом). Я немножко посплю, а потом пойду домой, ладно?
НИНА ПЕТРОВНА. Куда вам идти в таком состоянии… Оставайтесь и спите. Вставайте, вставайте, я вас доведу до дивана.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (обнимает Нину Петровну и они, пошатываясь, идут к дивану). Какая вы добрая! Ангел! (Целует ее в голову. Падает на диван и мгновенно засыпает).
НИНА ПЕТРОВНА. Не многовато ли я ему дала снотворного? (Проверяет пульс). Пульс хороший. Будем надеяться, что вое обойдется… (Садится в кресло смотрит на Олега Ильича и растерянно улыбается). Интересный сегодня день…
Действие второе
Квартира Нины Петровны. Она одна, рассеянно ходит по квартире бессмысленно переставляет предметы с места на место. Подходит к лежащим на полу книгам, пинает их ногой и идет дальше. Немного походив по комнате, садится в кресле и задумывается, потом вдруг резко встает я начинает быстро ходить вокруг стола. Устала, опять села в кресло.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну хорошо, сбрасывать энергию дело полезное, но если кроме этого ничем больше не заниматься, то так можно действительно животным стать. Может собой заняться? (Берет со стола зеркало и рас¬сматривает себя). Пойти к косметологу, в парикмахерскую… (Отклады¬вает зеркало в сторону). А, скучно…. (Глубоко задумалась).
На сцену выходит Олег Ильич с телефонной трубкой в руках и коробкой с тортом. В квартире Нины Петровы раздается телефонный звонок.
НИНА ПЕТРОВНА. Слушаю.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Здравствуйте, Нина Петровна, это Олег Ильич. Три дня я мучительно искал повод позвонить вам и вот наконец нашел. (Рассматри¬вает торт).
НИНА ПЕТРОВНА (весело). А, здравствуйте, здравствуйте! И какой же это повод?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вы не поверите, я нашел его в нашей булочной. Угадайте что это такое?
НИНА ПЕТРОВНА. Тульский пряник?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну что вы! Разве такой примитив как тульский пряник, мо¬жет служить поводом для звонка милейшей женщине? Нет, не может! У меня в руках торт! И ни какой-нибудь банальный бисквитно-вафельный, а настоящий немецкий торт из взбитых сливок и тропических фруктов! Что вы на это скажете?
НИНА ПЕТРОВНА. Что я скажу? Что рада за вас.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Как это вы рады? Вы не понимаете: он такой огромный и прекрасный, что я не смогу вовремя остановиться и умру от обжорства! Спасите меня! Составьте мне компанию!
НИНА ПЕТРОВНА. Вы помните мой адрес?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Еще бы!
НИНА ПЕТРОВНА. Приезжайте.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я буду у вас через двадцать минут.
НИНА ПЕТРОВНА. Хорошо.
НИНА ПЕТРОВНА опускает трубку. ОЛЕГ ИЛЬИЧ, приплясывая, уходит со сцены. Нина Петровна достает косметический набор и старательно наводит макияж. Через какое-то время раздается звонок в дверь. Нина Петровна открывает дверь, входит Олег Ильич с тортом.
НИНА ПЕТРОВНА. Какой огромный торт! По-моему, это много даже для двоих.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Возможно. Но Трофимова звать не будем.
НИНА ПЕТРОВНА. Ни в коем случае. Проходите. (Забирает торт и ста¬вит его на стол). Что вы хотите, чай, кофе?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Все равно. Как у вас хорошо, на улице жара, а у вас прох¬ладно. И вы сегодня такая красивая… Впрочем, вы, наверное, красивая всегда.
НИНА ПЕТРОВНА (поднимает крышку с торта). Боже мой, какая красота! К этому страшно прикоснуться ножом!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Мне не страшно, давайте нож сюда. (Пытается забрать нож, но она его не дает).
НИНА ПЕТРОВНА. Ну как же, так я вам и отдам. Вы же разрежете его как батон хлеба.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вы правы, вы это сделаете лучше.
Нина Петровна разрезает торт и раскладывает по тарелочкам.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну как?
НИНА ПЕТРОВНА. Чудесно!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Действительно, хорош. Сейчас редко бывает, чтобы внешнее соответствовало внутреннему. Как ваши дела?
НИНА ПЕТРОВНА. Да какие дела… Писать я больше не хочу, не могу, не буду. А что мне собственно с собой делать — совершенно не понимаю. Может нянечкой пойти в детский сад, там весело! (Смеется).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, это вы придумали неверно. Вы там сразу сойдете с ума. Вы знаете, мне кажется, что у вас небольшая депрессия… Мне кажется, вам нужно развеяться. Давайте сходим куда-нибудь.
НИНА ПЕТРОВНА. Куда например?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну например в Большей театр. Что вы предпочитаете — ба¬лет или оперу?
НИНА ПЕТРОВНА. Я люблю и то и другое, но сейчас для меня гораздо важнее найти какое-нибудь занятие. Я не имею ввиду вязание носок или копание в огороде, а какую-нибудь работу, где я могла бы найти применение своим интеллектуальным силам. Может быть где-нибудь в ре¬дакции или в издательстве… Должно же быть где-то место для меня…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вы знаете, я ничего не понимав в ваших литературных делах, но мне кажется, что писатель ни в какой другой работе удовлетворения для себя не найдет.
НИНА ПЕТРОВНА. Тогда все… Тупик.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну почему тупик?! Попробуйте сменить жанр. Пишите скет¬чи, юмористические рассказы, ну я не знаю, много всего, что нужно…
НИНА ПЕТРОВНА. Я подумаю…
Звонок в дверь.
НИНА ПЕТРОВНА. Странно, я никого не жду. (Идет открывать дверь).
Стремительно входит ЛЮБКА. Олега Ильича она пока не замечает.
ЛЮБКА. Все мужики сволочи! (Роется в сумке). Сегодня этот гад кино¬режиссер весь день вертелся в рыбном ряду, осетринки наверно захотелось. Но Валька не дура, она дала ему мороженного хека и договорилась с ним о свидании. Но я-то эту Вальку знаю, она ничего даром не даст. Она с него за этого хека семь потов сгонит. (Достает из сумки деньги). Держи, подруга дорогая, мой должок. (Замечает Олега Ильича). Ой, здрасьте.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Добрый вечер.
НИНА ПЕТРОВНА. Знакомьтесь: Олег Ильич, Люба.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Очень приятно.
ЛЮБКА (кокетничая). Ой, а мне-то как приятно… Я не ожидала… Вор¬валась тут, наговорила всякой ерунды, но вы не думайте, я не дура. Сегодня жарко и магнитные бури. А вы чай пьете?
НИНА ПЕТРОВНА. Да, садись с нами.
ЛЮБКА (тут же плюхается за стол). Ой, какой торт! Я такой еще не про¬бовала. Это что, из взбитых сливок?
НИНА ПЕТРОВНА (отрезая ей кусок торта). Да и с тропическими фруктами.
ЛЮБКА. Какая роскошь! Правильно люди говорят — надо отдавать долги. Вот отдала и пожалуйста — награда. (Как будто спохватилась). Ой, а может быть я вам помешала? У вас разговор какой-нибудь серьезный?
НИНА ПЕТРОВНА. Нет, нет, не волнуйся, ты нам не мешаешь, мы просто бе¬седуем.
ЛЮБКА. Да нет, не хорошо как-то. (Пытается встать). Я не подумала…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да что вы, что вы, мы рады, что вы пришли.
ЛЮБКА. Может быть у вас что-то личное?
НИНА ПЕТРОВНА. Не говори глупости, у нас просто дружеское чаепитие.
ЛЮБКА (обрадованно). А, тогда хорошо. (Изображая из себя светскую даму осторожно приступает к торту). О чем вы беседовали?
НИНА ПЕТРОВНА. Да все обо мне…
ЛЮБКА. А, творческий кризис. Я понимаю. Кстати, я консультировалась с одним знающим человекам, он торгует книгами, так вот, он говорит, что сейчас в большом ходу детские книжки. Вот там и место твоим романти¬кам, принцам, там, феям, зайчикам…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А что, это мысль. Я помню детей, которые приходили к нам в театр на детские спектакли — это было море радости! Веселья!
ЛЮБКА. Конечно! Мои внуки без сказки жить не могут. Они без сказки спать не лягут, я им уже столько перечитала, что, кажется, сама уже смогу написать. (К Олегу Ильичу). А вы что тоже режиссер?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, я актер, в прошлом…
ЛЮБКА. А сейчас?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Сейчас я занимаюсь рекламой.
ЛЮБКА. Интересно, и что же рекламируете?
НИНА ПЕТРОВНА. А вообще, вы меня заинтересовали вашими сказками.
ЛЮБКА. Конечно! Это для тебя единственный выход! Я сегодня весь день об этом думала, я к тебе, в принципе с этим и шла.
НИНА ПЕТРОВНА. Да, но я никогда не писала сказок.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А вы попробуйте, мажет вам понравится. Если хотите я вам помогу.
НИНА ПЕТРОВНА. Вы имеете ввиду сказки для театра?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А почему бы и нет?
ЛЮБКА. А по-моему, нужно писать просто книжки. По крайней мере у меня есть человек, который мог бы их продавать.
НИНА ПЕТРОВНА. Погодите, мне надо подумать. Вы не обидитесь, если я вас ненадолго оставлю, минут на пять, десять. Мне нужно собраться с мыслями. Вы меня действительно очень заинтересовали…
ЛЮБКА. Конечно, иди. А мы пока пообщаемся.
Нина Петровна уходит.
ЛЮБКА. А вы давно с Ниной знакомы? Я что-то вас раньше у нее не видела.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, недавно. А вы, вероятно дружите давно?
ЛЮБКА. Сто лет!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вы вероятно, тоже писательница?
ЛЮБКА. Нет, я работник торговли, но литературу очень люблю и театр тоже.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да, я сразу понял, что вы человек духовный.
ЛЮБКА. А вы женаты?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, я разведен. А вы, наверно замужем, у вас дети, внуки, большая семья? (Олег Ильич, опасаясь неприятных для себя вопросов перебивает Любку встречными вопросами. Горячность, с которой он это делает, воспринимается Любкой, как интерес к ее особе).
ЛЮБКА. Нет, я тоже разведена. Дочка с мужем и детьми живут отдельно, а я одна в двухкомнатной квартире, кстати, в этом же доме, только двумя этажами выше. А вы…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А я живу на Таганке, вместе с сыном, он еще не женат.
ЛЮБКА. А вот интересно…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. В моей нынешней жизни ничего интересного нет. Расскажите лучше о себе.
ЛЮБКА. О, моя жизнь очень интересна! То что я работаю на рынке, это по необходимости, надо дочери помогать, у нее двое маленьких детей, а зарплата медсестры мизерная, муж военный, лейтенант, тоже получает копейки, если бы не моя помощь, то вообще не знаю, что с ними было бы. Но ведь одной работой жизнь не ограничивается, я много читаю, слушаю музыку, хожу на выставки. Только вот в театре давно не была. Вы, может быть посоветуете что мне посмотреть?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да я и сам давно не был в театре.
ЛЮБКА. Ну и прекрасно, давайте сходим вместе! И Ниночку с собой прих¬ватим.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да вы знаете, у меня так много работы, причем загруженность такая, что я даже не могу планировать, когда я буду свободен, а когда нет. Все решается в течении дня.
ЛЮБКА. Интересно. Так что же все таки вы рекламируете?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Все. Все что закажут.
ЛЮБКА. Расскажите, как вы это делаете — снимаете ролики, развешиваете плакаты?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Плакаты?.. Нет, вы знаете, все больше по телефону. Рассказываю о достоинствах товара и о цене.
Входит Нина Петровна, в руках у нее плюшевые медвежонок и зайчик.
НИНА ПЕТРОВНА. Смотрите, что я нашла. Это игрушки Андрюши. Когда он был маленький он очень любил эти игрушки и всегда брал их с собой в кро¬вать, а потом просил меня рассказать про них сказку. И я выдумыва¬ла для него эти сказки и вы знаете, я припоминаю, что делала это не без удовольствия. Я решила. Я попробую написать сказку.
ЛЮБКА. За это надо выпить! (Открывает свою сумку и ставит на стол бутылку водки). Не думайте, водка хорошая. Да, огурчики еще. (Вы¬таскивает из сумки огурцы).
НИНА ПЕТРОВНА. Да не надо, Люба, у меня все есть.
ЛЮБКА. У тебя есть, у меня есть, вот и хорошо. Сейчас эту выпь¬ем, а потом и за твое возьмемся.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Слушайте, а может быть мы не будем пить? Сегодня так жарко.
НИНА ПЕТРОВНА. Да, Любочка, давай отложим… Сливочный торт, вод¬ка с огурцами — это как-то не вяжется… И потом я испытываю какое-то радостное возбуждение, мне мерещатся какие-то новые перспекти¬вы, водка все испортит.
ЛЮБКА. Ну вы как хотите, а я стаканчик выпью. У меня сегодня был тя¬желый день, нужно снять напряжение. (Ловко открывает бутылку, налива¬ет граненый стакан и залпом его выпивает. Хрустит огурцом). Ну вот теперь можно и сказку сочинять.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я думаю Нина Петровна и без нас справится.
ЛЮБКА. Нет, ее нужно вдохновить и пустить в нужное русло.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А давайте просто пофантазируем. Написать сказку можно, но тут же встанет вопрос — что с ней делать дальше? У меня в голове возник такой план: вы Нина Петровна, пишите сказку для радиотеатра, мой сын ее переводит, мы отсылаем ее вашему сыну в двух вариантах — русском и английском, чтобы у него был простор для действий. Как вы думаете, ваш сын найдет время, чтобы ее пристроить.
НИНА ПЕТРОВНА. Конечно. Он неоднократно предлагал мне помощь.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я в свою очередь отнесу сказку в театральное агентство. Им руководит один мой старый приятель, он распространит ее по России и странам СНГ. Кажется у него есть выходы в страны Европы. Таким обра¬зом мы охватим весь мир?
НИНА ПЕТРОВНА. У меня закружилась голова. Значит мы пишем сказку для театра?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Конечно. Если вы не против?
НИНА ПЕТРОВНА. А вы мне поможете?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. С удовольствием.
ЛЮБКА. Я тоже с удовольствием! А потом все вместе поедем в Америку на гастроли.
НИНА ПЕТРОВНА. Люба, остынь.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да, неплохо было бы еще в ней и сыграть. Но это совершенно нереально.
НИНА ПЕТРОВНА. Но почему?! Мы же собираемся на¬писать сказку для радиотеатра.Там же ведь тоже играют, только голосом… Но может быть вам не интересно будет играть медвежонка или зайчика?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Почему не интересно? Я разноплановый актер! Я утром иг¬рал Чипполино, а вечером короля Лира. Любая актерская работа для меня счастье…
НИНА ПЕТРОВНА. Ну и чудесно! А в Америку мы можем послать аудиокассету.
ЛЮБКА. А мы что, здесь останемся?
НИНА ПЕТРОВНА. Пока да, а там видно будет.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вы знаете, может это покажется странным и смешным, я ведь человек не молодой — но во мне тоже пробудились какие-то надежды. Я не знаю во что выльется эта идея, но она радует, согревает меня, и уже одно это подталкивает меня к деятельности. Я и мишку буду играть, я и зайку буду играть и земляного червя буду играть, если понадо¬биться… Лишь бы душа начала дышать… Я задохнулся в этом мраке, в этой бездуховности… Люба, Нина, давайте выпьем водки! За удачу!
ЛЮБА. Вот, это правильно!
Они пьют.
НИНА ПЕТРОВНА. Олег, как у вас загорелись глаза! Вы помолодели лет на десять!
ЛЮБКА. Да, когда у мужика глаз горит — это хороший признак.
ОЛЕГ. Мне хочется танцевать, но я не буду, это глупо. Давайте просто тихо посидим. Надо прийти в себя, успокоиться, а то мы выглядим как душевнобольные.
ЛЮБКА. Я не могу тихо сидеть. У меня такие фантазии в голове расплываются: вот вижу я наш рынок, мой прилавок, а над ним мраморная доска и по ней золотом: здесь торговала картошкой ве¬ликая русская писательница и актриса Любовь Иннокентьевна Тимирязева. И кругом народ, народ… А Рафик Султанович каждый день протирает ее батистовым платочком и всем хвастается, — я был знаком с этой уважае¬мой женщиной! А тебя, Нинка, я вижу так: твой бюст стоит у нас во дворе, вокруг цветы, тюльпаны и дети маленькие стоят и читают: Нина Петровна Любезнова. И спрашивают: мама, это та самая Любезнова, которая пишет замечательные сказки? А мамы им в ответ: да, мои хорошие, это она. Гордитесь, что вы живете с ней в одном доме! А тебя, Олег, я вижу… (Задумалась на секунду)…
ОЛЕГ. В Третьяковской галерее.
ЛЮБКА. Точно! Твой портрет висит в отдельном зале, во всю стену. Ты на нем изображен в костюме зайчика верхом на медведе и к тебе не зарастает народная тропа… И у всех у нас много денег!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Лихо! От таких перспектив спятить можно.
ЛЮБКА. От счастья не спячивают, от счастья расцветают. Ну, чего сидим-то? Давайте сказку придумывать! Чем быстрее придумаем, тем быстрее счастье придет.
НИНА ПЕТРОВНА. Нет, торопиться мы не будем. Чтобы сказка получилась хорошая ее нужно хорошенько продумать, прочувствовать, прожить на¬конец… Ты уж поверь моему опыту.
ЛЮБКА. Чего там думать?! Смелость города берет! Я уже придумала: идет волк, видит, заяц торгует морковкой. Волк ему говорит: заяц, ты за место не заплатил? Не заплатил. Ну и пошел на фиг отсюда! А заяц ему: не гони меня волченька, не гони меня серенький, я тебе морковочки дам! Волк разозлился: на хрен, говорит, нужна мне твоя морковка! Волки морковку не едят, ты деньги давай! А заяц был хитрый, у него в корзинке по¬мимо морковки был еще и перец припрятан, он его достал и сунул волку под хвост. Волк взвыл и побежал жаловаться медведю. Вот медведь пришел наводить порядок. Спрашивает зайца: ты зачем это волка обидел? Заяц оправдывается: я не обижал, я ему наоборот, морковки хотел дать. Хочешь, Мишенька, морковочки, она у меня сочная, вкусная? А какая полезная! Попробуй, не оторвешься. Медведь съел морковку и остался доволен. Говорит: ты чего же, волк, на зайца напраслину наводишь? Волк говорит: так ведь заяц деньги не платит. Медведь: ну так и что, а витамины тоже хорошая вещь. И как даст волку по жопе, что тот так и улетел в кусты. А заяц с тех пор с медведем задружил и его уже никто не обижал. Все боялись.
НИНА. Любочка, ты уж извини, но для детей это слишком грубо.
ЛЮБКА. Ну и что?! Главное — идея хорошая. И современная — рэкет, взятки, мордобой, крыша. А «жопа» и все прочее, это можно выкинуть, не такая уж это и хорошая литературная находка. А все остальное правильно.
ОЛЕГ. А мне сказка видится нежной, лиричной, уводящей от грязи сегодняшнего дня.
НИНА ПЕТРОВНА. Да, мне тоже.
ЛЮБКА. Да куда же она может увести? Где такое место? Кругом одна грязь.
НИНА ПЕТРОВНА. Для того и пишутся сказки. Если нет такого места на земле, то в сказке обязательно найдется.
Телефонный звонок.
НИНА ПЕТРОВНА (поднимает трубку). Слушаю. Люба, это тебя. Дочка.
ЛЮБКА. Да, Рита, что случилось? (Слушает). Да, сейчас приеду. Уже выхожу. (Опускает трубку. Трезвеет на глазах). Внук заболел, темпера¬тура 39. Ну, пока, мои хорошие. (Убегает).
НИНА ПЕТРОВНА. Жалко Петю, без конца болеет. А такой мальчик хороший, веселый, смышленый. Ему два года, а он уже какие-то стихи помнит.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну что поделаешь, маленькие дети все болеют.
НИНА ПЕТРОВНА. Да, да…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Давайте поговорим о сказке.
НИНА ПЕТРОВНА. Давайте. Надеюсь мы не будем развивать тот сюжет, что предложила Люба?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ни в коем случае! Наша сказка будет наполнена любовью, нежностью. В ней будет место волшебству, чуду…. Но основное — это любовь!
НИНА ПЕТРОВНА. Но ведь мы будем писать сказку для маленьких детей, не рановато ли им о любви?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Любовь понятна всем и она для всех: и для совсем малень¬ких и для стареньких, просто для каждого возраста она имеет свои неповторимые краски и свое очарование.
НИНА ПЕТРОВНА. Согласна с вами, но я еще как-то не могу себе представить как об этом писать, ведь дети не говорят словами любви. Они объясняются… (Подыскивает слово).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вы правы, они объясняются поступками!
НИНА ПЕТРОВНА. Ну конечно! Конечно же поступками.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну например: одному зайчику — с легкой отдышкой — очень нравится белочка, и он приносит ей сливочный торт с тропическими фрукта¬ми.
НИНА ПЕТРОВНА. А у белочки, за суровую зиму так поистрепалась шубка, что она стесняется и даже поверить не может, что может еще кому-то нравиться. Тем более такому симпатичному зайчику, пусть даже с легкой отдышкой.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. И напрасно! Зайка, хоть и косой, но видит, что шубка вели¬колепна: она блестит на солнце, она мягкая и нежная, а главное — в ней скрывается тонкая, поэтическая душа!
НИНА ПЕТРОВНА. Такие слова могут напугать отвыкшую от комплиментов белочку, она чего доброго, убежит и спрячется…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Что вы! Зайчик этого не переживет! Он с горя подавится морковкой, прыгнет в пасть волку, сам пойдет к скорняку, в общем вы понимаете, что это уже драма, трагедия! А мы должны написать жизне¬утверждающую сказку, веселую, добрую и обязательно со счастливым фи¬налом. А иначе дети расстроятся и уйдут в слезах из театра.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну что ж, может быть вы и правы, не хотелось бы расстраивать детей. Только давайте не будем спешить к финалу. Для начала обдумаем сюжет. Ну вот первое, что приходит мне в голову, это так, еще пока наметка сказки…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Рассказывайте, рассказывайте, главное начать, дальше легче будет.
НИНА ПЕТРОВНА. Вот представьте: предгрозовой лес. Все потемнело, смол¬кли птицы, не летают шмели, цветы поникли. Звери прячутся под деревь¬ями, в кустах, залезают в норы. Все ждут и боятся приближающейся гро¬зы. И вот она началась: загремел гром, сверкнула молния и хлынул страшный ливень! Безумство стихии!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (вскакивает). Да, я вижу это! Бьет молния и разрывает мрак!
НИНА ПЕТРОВНА. И вот одна легкомысленная белочка, захотела сорвать приглянувшуюся ей шишку. Она подумала, что сделает это быстро, а по¬том спрячется в дупло, но не успела — молния ударила в дерево, и белочка упала на землю, сильно ушиблась и потеряла сознание.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А как раз под тем деревом сидел зайка и увидел ее. И хоть зайка очень боялся грозы, он смело выскочил из-под веток и смело бросился белочке на помощь. Белочка лежала неподвижно и только хвостик ее чуть вздрагивал. А Зайка взял ее на руки и отнес в безопасное место. Белочка сильно промокла и заика боялся, что она простынет и стал согревать ее своим теплом.
НИНА ПЕТРОВНА. Но вот гроза закончилась. Белочка пришла в себя и от¬крыла глаза. Сначала она испугалась, но зайка успокоил ее и расска¬зал как она сюда попала. Белочка, казалось, совсем пришла в себя, но тут выяснилось, что она так сильно ушиблась, что не может не только вскарабкаться на дерево, но даже ходить. Так сильно болело все ее тело.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Тогда зайка, как истинный рыцарь, сказал, что будет вы¬хаживать белочку, заботится о ней и охранять от врагов.
НИНА ПЕТРОВНА. И тут встал вопрос — чем кормить белочку? Зайчик не может влезть на дерево, чтобы сорвать шишку.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну может быть ему тогда сбегать в ближайший супермар¬кет? И купить какой-нибудь колбасы?
НИНА ПЕТРОВНА. Какой еще колбасы?!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Не пугайтесь, насчет колбасы, я пошутил. Ниночка, смот¬рите какой прекрасный вечер! Давайте съездим в какой-нибудь открытый ресторанчик, мило там посидим, покушаем и заодно додумаем сюжет нашей сказки?
НИНА ПЕТРОВНА. Я с удовольствием… Но, что мне надеть? Я так давно не была в ресторанах, что не знаю как сейчас одеваются…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. В ресторан сейчас ходят в чем угодно. Вот все что сейчас на вас надето — вполне подойдет.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну хорошо, пошли. (Берет сумочку и они уходят).
Затемнение. Свет вспыхивает. Та же комната. Поздний вечер того же дня, почти ночь. Нина Петровна в халате, она гото¬вится ко сну. Звонок в дверь. Нина Петровна идет открывать. Входит ЛЮБКА. Видно, что она очень устала, но глаза горят любопытством.
ЛЮБКА. Ты одна?
НИНА ПЕТРОВНА. Конечно. Кто у меня может быть в такой час?
ЛЮБКА. Ну мало ли. Я к тебе на минутку. С ног валюсь от усталости, а завтра с утра на рынок… У меня только пара вопросов.
НИНА ПЕТРОВНА. Как Петя?
ЛЮБКА. С ним все нормально, температуру сбили, видно перегрелся се¬годня. Я уходила, он уже спокойно спал.
НИНА ПЕТРОВНА. Люб, может быть чаю?
ЛЮБКА. Нет, нет, я правда, только на минутку зашла. Ты мне скажи — где ты такого мужика классного достала?
НИНА ПЕТРОВНА. Ну, это… приятель одного моего знакомого редактора. Мы случайно познакомились в редакции «Крылья Пегаса»…
ЛЮБКА. Понятно. Скажи, когда я ушла, он что-нибудь спрашивал обо мне? Интересовался?
НИНА ПЕТРОВНА. Нет, а почему он должен был спрашивать?
ЛЮБКА. Ну, когда ты уходила думать, он так горяча меня расспра¬шивал о моей жизни. Замужем я или нет… Понимаешь?
НИНА ПЕТРОВНА. Понимаю. Люба, мне не хочется тебя огорчать, но никакого интереса он не проявлял и…
ЛЮБКА. Не торопись делать выводы. Время покажет, есть у него интерес или нет. Знаешь, есть такие мужчина — снаружи они респектабельны, а внутри очень застенчивы. Нужно время, чтобы его понять. Вы когда соби¬раетесь сказку писать?
НИНА ПЕТРОВНА. Еще не договаривались, будем созваниваться…
ЛЮБКА. Когда соберетесь, ты мне тоже звякни, я тоже приду, ладно?
НИНА ПЕТРОВНА. Хорошо. Но это может быть днем, а ты на работе…
ЛЮБКА. Отпрошусь ради такого случая. Я хочу, чтобы он привык ко мне, присмотрелся, понял, что я женщина стоящая, интересная, он ведь уже заметил, что я духовная, а со временем и другие мои достоинства разглядит.
НИНА ПЕТРОВНА. А если все таки нет? Ты тогда очень расстроишься?
ЛЮБКА. Ему сколько лет, ты случайно не знаешь?
НИНА ПЕТРОВНА. Пятьдесят девять, а что?
ЛЮБКА. О! Я его на десять лет моложе. Ему должно быть лестно, что такая молодая женщина на него обратила внимание.
НИНА ПЕТРОВНА. Погоди, как на десять лет? Мы в том году твое пятидесятилетие отмечали.
ЛЮБА. Ну, мало ли что было в том году! Нашла что вспомнить. В этом году мне 49 будет. Смотри, не проболтайся! И что мужей у меня было четверо тоже не говори, был один — отец Ритки, полковник милиции, погиб при исполнении. Нет, погоди, я кажется ему уже сказала, что разведена, ну тогда значит, мы просто разошлись как интеллигентные люди, потому что не сошлись характерами. Запомнишь?
НИНА ПЕТРОВНА. Я то запомню, но вдруг, твой бывший муж опять зая¬вится, будет опять деньги на водку просить… Как ты объяснишь его внешний бомжовый вид? Придумай что-нибудь попроще, почему обязатель¬но полковник?
ЛЮБКА. Попроще не интересно. Пусть Олег видит, что я не просто так, я свою ценность имею. Что на мне полковник был женат, значит, и ему не зазорно.
НИНА ПЕТРОВНА. Ты что уже замуж собралась?
ЛЮБКА. Предложит — пойду. Он мне очень нравится! Я для такого даже ма¬том перестала бы ругаться, хотя мне это так трудно. Ну ладно, подруга дорогая, я пошла, а то и правда свалюсь, ноги не держат. Пока.
НИНА ПЕТРОВНА. Пока.
Любка уходит. Нина Петровна опускается в кресло, задумывается.
НИНА ПЕТРОВНА. Время… Время все расставит по своим местам…
Свет гаснет. Свет вспыхивает.
Та же комната. Нина Петровна сидит за пишущей машинкой, Олег Ильич ходит по комнате.
НИНА ПЕТРОВНА (говорит и печатает). Белочка говорит: Заинька, что бы я без тебя делала?!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нина, старайся избегать таких сладеньких интонаций. Де¬ти не любят когда с ними сюсюкаются.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну как-то надо же белочке высказать свою благодарность. Не может же она просто сказать: спасибо, заяц, я пошла.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Во первых никуда она еще не пошла, рано еще, мы написали только половину сказки. Надо что-то еще придумать, а то очень куце получиться.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну и что ты предлагаешь? Чтобы у белочки началась ган¬грена? Сколько можно ей болеть?!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, гангрена это уж слишком. Что-то надо другое, но надо я это чувствую. Рано идти к финалу. Может введем еще какой-нибудь персонаж?
НИНА ПЕТРОВНА. Зачем нам новый, у нас старый без дела болтается — мишка. Он у нас в сказке появился три раза, и все три раза сказал одну и ту же фразу: заяц, зачем ты возишься с этой белкой? Брось ее и займись своими делами, она все равно пропадет, а ты на нее столько сил зря потратишь…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да, я помню и при этом он все время ел засахаренное брус¬ничное варенье, я так и не понял почему именно брусничное.
НИНА ПЕТРОВНА. Я его так вижу. Именно с брусничным вареньем и нечищен¬ных ботинках. Он в нашей сказке будет отрицательный персонаж. И что-нибудь напакостит.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А какой у него резон? Зачем ему это? Нельзя описывать пер¬сонаж не продумав логику его поведения.
НИНА ПЕТРОВНА. У него нет логики. Просто характер такой гнусный, что не может вынести, когда другим хорошо. А тут белочка пошла на поправку и им с зайчиком вместе очень хорошо, как же он может такое вынести и не напакостить?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. И что он сделает?
НИНА ПЕТРОВНА. Ну не знаю, наговорит зайчику про белочку всяких га¬достей.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Зайчик у нас не дурак, он его я слушать не станет и ни¬чему плохому верить не будет. И потом, не забывай, что мы пишем сказ¬ку и всякие гадости там не очень уместны. Давай-ка лучше поднапряжем фантазию. Ну что плохого может сделать мишка? Унести белочку в дру¬гой лес и там спрятать? Это как-то скучно…
НИНА ПЕТРОВНА. Он может принести дурман-траву и бросить на спящую белочку. И когда она проснется, то зайчика не узнает и будет вести себя как сумасшедшая.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ой, нет! Не надо! Такой поворот в сказке мне совсем не нравиться. Хотя конечно задумка любопытная.
НИНА ПЕТРОВНА. А потом у нас в сказке есть ежик, который приносил бе¬лочке грибы и ягоды и еще есть сорока, которая срывала шишки и бро¬сала зайчику для белочки, а зайчик за это для сороки танцевал. Их тоже можно как-то использовать.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да, но зверюшки наши все какие-то не злобные, на крупных злодеев никак не тянут. Я даже сказал бы, что они все очень милые и за¬бавные, даже мишка, хоть ты его явно недолюбливаешь.
НИНА ПЕТРОВНА. Хороша введем злодея — пусть это будет удав и он захочет белочку съесть.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Почему удав? Удавы в наших лесах не водятся.
НИНА ПЕТРОВНА. А у нашей среднерусской гадюки рот очень маленький, ту¬да белка не влезет.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну в сказке допустимо все. Пусть твой удав, если тебе непременно хочется удава, приползет в лес из зоопар¬ка. Но если ты вводишь такой колоритный персонаж, то и нагрузка на него должна быть соответствующей, а не просто приполз, съел и уполз.
НИНА ПЕТРОВНА. Да, именно удав — большой, мощный и блестящий! И это будет женщина и она захочет съесть зайчика.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. И что в данной ситуации будет делать белочка? Стоять в стороне и смотреть, как женщина-удав гоняется за ее зайчиком?
НИНА ПЕТРОВНА. Ну а что она может сделать? Только надеяться, что у зайчика хватит сил и ума удрать от железных объятий удава.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Хватит. Но было бы неплохо, чтобы он чувствовал со сто¬роны белочки хоть капельку сострадания и интереса к своей судьбе.
Звонит телефон. Нина Петровна поднимает трубку.
НИНА ПЕТРОВНА. Слушаю.
ГОЛОС ТРОФИМОВА. Нинка, привет! Ты что-то совсем пропала — не звонишь, на чай не приходишь. Я тебе несколько раз звонил, тебя дома нет. Что происходит?
НИНА ПЕТРОВНА. А у тебя что, ко мне какое-то дело?
ТРОФИМОВ. Нет, а что без дела к тебе уже и позвонить нельзя?
НИНА ПЕТРОВНА. Извини, я очень занята. Я работаю.
ТРОФИМОВ. Опять что-нибудь эпохальное?
НИНА ПЕТРОВНА. Представь себе.
ТРОФИМОВ. И помогает тебе главный редактор?
НИНА ПЕТРОВНА. Да, главней редактор.
ТРОФИМОВ. И какую часть тебя он редактирует?
НИНА ПЕТРОВНА. Центральную. Не звони мне больше. (Бросает трубку). Вот подлец! (Встает из-за стола ходит по комнате). Выбил меня из колеи… Сердце защемило, пойду валокордину себе накапаю.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нина, не принимай все так близко к сердцу. (Привлекает ее к себе и нежно целует в лоб). Не трать свои нервы, береги себя.
НИНА ПЕТРОВНА (обнимает его). Я постараюсь. Но все-таки без валокордина мне сейчас не обойтись. (Уходит на кухню).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (садится за машинку). Я пока напечатаю то, что мы тут на¬сочиняли, чтобы потом не забыть.
НИНА ПЕТРОВНА (из кухни). Хорошо. Я пока чайник поставлю, сделаем небольшой перерыв, мне надо прийти в себя.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (печатает на машинке). Значит что у нас получилось — приполз из зоопарка удав и хотел съесть зайчика. Но он, этот удав должен что-то сказать… Например: мне надоела всякая мелочь, которой меня кормили в зоопарке, я хочу чего-нибудь свеженького, новенького и по¬быстрее, а то у меня от голода живот свело. (Отрывается от машинки на несколько секунд, вздрагивает и приподнимается). Проклятый простатит замучил. (Продолжает печатать). Так, что еще… Зайчик как-нибудь перехитрит удава, завяжет его узлом и ночью забросит в стоящий на обочине дороги грузовик или что-нибудь еще…
Звонок в дверь.
Не да¬ют спокойно работать. (Идет открывать).
Входит ЛЮБКА. Она очень изменилась: на голове у нее огромный белый парик в мелкий завиток, одета она в яркую одежду, переливающу¬юся как кожа змеи на солнце. В руке у нее пакет, в котором угадывают¬ся очертания большой тарелки, чем-то наполненной.
ЛЮБКА. Привет!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Привет. Проходи.
ЛЮБКА. Чего такой хмурый, случилось что?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Пишем. То ладится, то не ладится…
ЛЮБКА. А Нинка где?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. На кухне, валокордин пьет.
ЛЮБКА. Понятно. Вам нужен отдых и хорошее питание. Я вот вам принес¬ла мясную запеканку с шампиньонами и ткемалевый соус к ней. Убирай машинку, сейчас пир затеим.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Люба, а попозже нельзя? Мы только сели работать, что-то стало прорисовываться…
ЛЮБКА. Да ты что! Запеканка остынет, будет невкусной, а разогревать ее тоже не желательно, тогда хрустящей корочки не будет, да и вкус уже не тот. Так что давай, убирай ваши бумаги и все прочее, а досочиняете вы завтра. (По хозяйски освобождает часть стола и выкладывает запеканку, соус и всякую зелень). Нинка, где ты там? Нож неси!
НИНА ПЕТРОВНА (появляется из кухни). Люба? Вот неожиданность. У тебя что — отгул?
ЛЮБКА. Неожиданный выходной. Причем у всего рынка. Санэпидстанция за что-то прищучила. Но это ничего, не в первый раз, разберутся, от¬кроют. А я сегодня с утра уже столько дел переделала, воспользовавшись случаем: квартиру отмыла до блеска, перестирала все, запеканку вот испекла. А завтра с внуками в зоопарк поеду, давно им обещала.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. На грузовичке. (Хохочет).
Любка и Нина Петровна смотрят на него с недоумением, перегля¬дываются.
ЛЮБКА. Вы явно переработали…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вы меня простите… Просто одна смешная мысль в голову пришла, так глупость… Забудем об этом. Какая роскошная запеканка! Соус ткемали. (Рассматривает бутылочку с соусом). Интересно — адрес изготовителя: Тюменский край, поселок «Олений», улица Полярная… Вот теперь где ткемали выращивают… Очень интересно.
ЛЮБКА. Соус хороший, не сомневайся, я его пробовала и вот видишь жива.
НИНА ПЕТРОВНА (смотрит на сдвинутые в угол стола бумаги). Люба, ты нам тут всю работу готова перепортить. Прежде, чем ты начнешь разре¬зать запеканку, я все уберу, а то испачкается. (Аккуратно собирает напечатанные листы).
ЛЮБКА. Давай я помогу, а то ты слишком долго.
НИНА ПЕТРОВНА. Нет уж, отдохни, подруга. Ты так соберешь, что я потом не разберусь где что.
За стеной слышен звук забиваемых в стену гвоздей.
НИНА ПЕТРОВНА. Это еще что?
ЛЮБКА. Сосед наш ковер на стену купил, огромный такой, метров пять, вчера приглашал меня, чтобы похвастаться. Ничего коврик, красивый, но из искусственного волокна, я такие не люблю. Так вот, наверное, к стене его приколачивает.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. О, это надолго… А может мы не будем терпеть этот грохот и духоту, а поедем на природу? Я знаю одно хорошее местечко: и недалеко, и тихо. Возьмем запеканку и все остальное, я куплю хорошего вина, возьмем машину и минут через двадцать будем отдыхать на свежем воздухе и любоваться природой. Как идея?
ЛЮБКА. Идея стоящая.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну тогда собираемся. Ты, Любаня, свою запеканку упако¬вывай, а я на кухне все остальное соберу. (Уходит на кухню).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я тебе помогу.
ЛЮБКА. Мне тоже нужна помощь.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да? А какая?
ЛЮБКА (с кокетливой улыбкой протягивает ему пакет). Вот так пакетик подержи, а я в него тарелочку поставлю, чтобы не помялось… (Очень медленно укладывает тарелку с запеканкой в пакет). Ты бы ко мне в гости как-нибудь пришел, посмотрел, как я живу…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да некогда все, Любаша.
ЛЮБКА. А давай сегодня, после пикничка?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да, поздно уже будет…
ЛЮБКА. Мы с тобой не дети, чтобы темноты бояться.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. На работу завтра рано идти…
ЛЮБКА. Да, ладно тебе, выспишься. А хочешь, у меня ночевать оставайся, подольше поспишь. Ты как-то говорил, что недалеко отсюда твоя кон¬тора находиться.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Спасибо, конечно, но мне только дома хорошо спиться. И вообще, Любаша, я ценю твое внимание, но у тебя иногда бывает… ты так и норовишь надавить, а тебе это не идет. Я чувствую, что в душе ты женщина нежная…
ЛЮБКА. Да, я очень нежная и пылкая, и в то же время не люблю долго ждать. Сколько можно тянуть резину…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А я напротив, не любитель поспешных решений.
Из кухни появляется НИНА ПЕТРОВНА.
НИНА ПЕТРОВНА. У меня все готово.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну и прекрасно. Поехали?
ЛЮБКА. Поехали.
Все трое уходят. Свет гаснет. Свет вспыхивает.
Все та же комната, только на столе вместо машинки стоит магнито¬фон, возле стола большая садовая лейка и цинковый таз. На кресле лежит большой барабан и колотушка к нему. Нина Петровна сидит на стуле, лицо ее несколько растерянно. Олег Ильич, собранный и сосре¬доточенный ходит по комнате.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Значит так, сегодня у нас первая репетиция и она может пройти не совсем гладко, это дело обычное даже в очень крупных теат¬рах, главное не паниковать и не расстраиваться, потом все наладиться и все войдет в свою колею. Сегодня у нас как бы разминка и ничего запи¬сывать мы не будем, просто почитаем текст.
НИНА ПЕТРОВНА. Хорошо. Знаешь у меня такие сомнения по поводу моих актерских способностей. И еще я боюсь, что мой голос для белочки не очень молод.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (обнимает ее). У тебя чудесный, мягкий голос и все у тебя обязательно получиться. Ну что, начнем?
Берут каждый по экзем¬пляру пьесы.
Ну, сцену грозы мы пропускаем, звуковыми эффектами зай¬мемся потом. Начнем с того места, где уже белочка открыла глаза и у них начался диалог. Твоя реплика первая.
НИНА ПЕТРОВНА. Где я? Что случилось?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Не пугайся! Ты в надежном месте, ты просто упала с дерева.
Звонок в дверь.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Так. Порепетировали…
Идет открывать. Входит Любка с листом кровельного железа.
ЛЮБКА (торжествуя). Вот! Достала! Теперь у нас есть молния. (Потрясает листом). Какой звук!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Хорошо, Люба, хорошо. Большое тебе спасибо. Но мы сейчас репетируем.
ЛЮБКА (прислоняет лист к стене). Так я тоже буду. Мне тоже роль дайте. Кто у вас есть не занятый?
НИНА ПЕТРОВНА. Сядь, отдышись, тяжело небось было этот лист нести.
ЛЮБКА. Ничего, своя ноша не тянет. (Садится). Ну, кого играть?
НИНА ПЕТРОВНА. Есть роль сороки, будешь?
ЛЮБКА. Буду, давай.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Погодите, погодите, девочки мои. Надо сначала проверить получиться ли это у Любы.
ЛЮБКА. Ну, давай, проверяй. Чего чадо делать — покаркать что ли?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (протягивает Любке пьесу). Вот тут несколько реплик го¬ворит сорока. Представь, ты сорока, очень любопытная и очень жадная, да¬ром ничего делать не хочешь.
ЛЮБКА. Прямо, как Валька в рыбном ряду.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну вот и читай текст, представляя что ты — это сорока Валька. Давай, вот с этого места — зайчик тебе говорит: сорока, что тебе стоит сорвать с дерева шишку и бросить ее мне?
ЛЮБКА (подбоченивается и голосом прожженной торговки кричит). А с какой стати я тебе должна шишки бросать? Мне что, больше делать не хрен? (Смотрит в текст). То есть — нечего — я оговорилась.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Любаш, ты наверное, понимаешь сороку, она, конечно, корыстная и ехидная, но она такая легкая, верткая, понимаешь, и говорит она быстрым, таким стрекочушим языком.
ЛЮБКА. Ты мне сам сказал — играй сороку Вальку, а Валька именно так и говорит, как я показала, мне же лучше знать.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Знаешь, Люба, ты не обижайся, но мне кажется, что сорока у тебя не получиться, тембр голоса не тот, может попробуешь озвучить удава?
ЛЮБКА. Удава? Но ведь он мужчина?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Есть удавы женщины, а нам в этой сказке не важно, кто это, лишь бы получился персонаж, которого все бояться. Попробуешь?
ЛЮБКА. Давай.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (находит в тексте нужное место и показывает Любке). Вот отсюда читай. Встреча зайчика с Удавом.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (голосом зайчика). Ой, кто это? Какой огромный и страш¬ный!
ЛЮБКА (шипит и говорит голосом полным угрозы). Глупый заяц, разве я страшная? Посмотри, как переливается чешуя на моей спине, какой ри¬сунок на моей коже! Ты, наверное, плохо видишь, подойди ко мне поближе.
ЗАЯЦ. Нет, вижу я хорошо.
УДАВ. Ты боишься меня?
ЗАЯЦ. Да, твои глаза и твой голос пугают меня и проклятый простатит замучил.
НИНА ПЕТРОВНА (подскакивает). Что?! Какой еще простатит?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Это случайно… Опечатка!
ЛЮБКА. Ну и чего особенного? Простатит, дело обычное.
НИНА ПЕТРОВНА. Но не в детской сказке! Детям не обязательно знать чем болеют авторы пьесы. Немедленно вычеркнуть!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (очень смущен). Черт, не понимаю, откуда это взялось. (Вы¬черкивает). Надо потом повнимательнее перечесть всю пьесу.
ЛЮБКА. Ну что гожусь я на удава?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Годишься. Но вы, девочки мои, очень зажаты, скованны. Давайте попробуем порепетировать в движении, это очень помогает. Возьмем сцену на троих, когда удав хочет незаметно подползти к зайчи¬ку, а белочка это увидела и крикнула ему, чтобы он убегал. Значит сде¬лаем так: я стою вот здесь, ты, Люба подкрадывается ко мне сзади, а ты Нина стой где стоишь, а потом, будешь бегать туда-сюда, когда увидишь, что мне грозит опасность. Поняли?
ЛЮБКА. Чего ж не понять. (Ложится на пол).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ты чего делаешь?
ЛЮБКА. Как чего? Удав же ползает.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Поднимайся с пола и просто подкрадывайся ко мне. Лежа говорить не удобно.
Любка встает с пола.
Значит мы с белочкой говорим о том, как нам спастись от удава, а удав тут как тут. (Говорят за Зай¬чика). Белочка, будь осторожна, эта змея не только по земле, но и по деревьям хорошо ползает.
БЕЛОЧКА. За меня не беспокойся, я хорошо слышу и хорошо вижу и мне кажется, что для удава я слишком мала, он тебя съесть хочет.
ЗАЙЧИК. Ему меня не догнать, он слишком неповоротлив.
УДАВ (подкрадываясь). Сейчас увидишь, как я неповоротлив. (Хочет бросится на зайчика).
БЕЛОЧКА (заметалась). Удав сзади! Берегись, зайчик!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ неуклюже бегает по комнате, за ним, шипя и оскалясь, бежит ЛЮБКА. НИНА ПЕТРОВНА изображая волнение подпрыгивает на месте. Любка, увлекшись погоней, сбивает стул, железный лист, спотыкается и падает сама. Падая, пытается удержаться за Олега Ильича и валит его. Все это сопровождается страшным грохотом. Нина Петровна хохочет, сгибаясь от смеха.
НИНА ПЕТРОВНА. Вы так передавите друг друга.
ЛЮБКА (встает потирает бок). Ни хрена себе зайчик. Центнер, не меньше.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (смеется). Ничего, разогрелись, это полезно.
ЛЮБКА. Давайте дальше репетировать, мне понравилось.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, теперь мы снова вернемся к началу пьесы, будем репе¬тировать кусками и готовое записывать и так продвигаться. Но дело в том, что удав у нас появляется только в середине второго акта, так что ты, Любаша, пока отдыхай.
ЛЮБКА. Отдыхать мне скучно. Я лучше буду вам гром и молнию изображать.
НИНА ПЕТРОВНА. Хорошая идея! И мы начнем прямо с грозы.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Давайте попробуем. Значит Люба у нас будет по совместительству Зевсом-громовержцем.
ЛЮБКА. Да я кем хошь могу. Я в любой компании свой человек.
НИНА ПЕТРОВНА (берет пьесу). Ну, давай, готовься. Я буду читать текст, а ты его озвучиваешь. Начали. (Читает). В одном сказочном заповедном лесу однажды приключилась такая история…
Люба, что есть силы бьет колотушкой по барабану.
Погоди, ты чего делаешь? Я еще до грозы не дошла.
ЛЮБА. Гонг! Возвещает начало сказки.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, так не пойдет. Давай без самодеятельности. Будет в тексте гром — будешь бить в барабан, но не раньше.
ЛЮБА. Ладно, поехали дальше.
НИНА ПЕТРОВНА (продолжает читать). В один прекрасный летний вечер неожиданно началась гроза: все потемнело, грянул гром.
Люба бьет в барабан.
Засверкала молния.
Люба трясет листом.
И хлынул страшный ливень.
Люба льет из лейки в таз.
И вот одна белочка, хотела сорвать шишку и только потом спрятаться от грозы в дупло, чтобы ве¬селее было пережидать, сидеть себе в тепле и орешки грызть, но тут ударила молния, белочка не удержалась и упала с дерева.
Люба со страшным грохотом падает на пол.
Боже мой. Люба, что с тобой?! Тебе плохо?
ЛЮБКА. Мне нормально. Я озвучиваю как упала белочка.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Гениально. Судя по звуку, она упала вместе с деревом.
ЛЮБКА. У меня тише не получается.
НИНА ПЕТРОВНА. Люба, ничего, кроме грозы озвучивать не надо. Вставай и продолжим.
ЛЮБКА (встает). Ну ладно. Гроза-то еще продолжается?
НИНА ПЕТРОВНА. Конечно. (Продолжает читать, а Люба так старательно изображает грозу, что ничего, кроме грома и молнии не слышно). Уви¬дел белочку зайчик и решил ее спасти. (Пытается перекричать гром). Поднял зайчик белочку на руки и отнес в безопасное место!!! Люба, перестань греметь, я не слышу собственного голоса!!!
ЛЮБКА. Что? Я не слышу!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Прекрати греметь!
ЛЮБКА (останавливается). Что, гроза уже закончилась?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет. Но ты так грохочешь, что слов не слышно.
ЛЮБКА. Что ж поделаешь, разбушевавшаяся стихия!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Нет, так не годится, вот как мы поступим — как только я подниму палец кверху — ты даешь молнию, палец вниз — гром, а шум дождя можно пустить фоном, это не очень громко. Договорились?
ЛЮБКА. Хорошо. Поехали дальше.
НИНА ПЕТРОВНА. Ну, в общем, белочка упала, зайчик ее нашел, дальше твой текст, Олег.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я должен спасти эту несчастную белочку. (Палец кверху — мол¬ния). Вот здесь под деревом густые ветки и совсем сухо. (Палец вниз — гром). Она без сознания…
ЛЮБКА (кричит как заправский кинорежиссер на съемочной площадке). Стоп!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Что такое?
ЛЮБКА. В лейке вода кончилась. Пойду налью. (Уходит в ванную).
НИНА ПЕТРОВНА (устал опускается в кресло). Со стороны это похоже на сумасшедший дом.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (смеется). Это тебе с непривычки, а мне, все, что тут происходит напоминает мой театр, последний и самый любимый. Ты устала? Можем отложить репетицию до завтра, если хочешь.
НИНА ПЕТРОВНА. Я не устала, голова немного болит от шума, но это ничего, я таблетку приму и будем продолжать репетицию.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Давай договоримся — загонять себя мы не будем, поверь моему опыту, это добром никогда не кончается. Лучше медленнее, но без по¬терь. Хорошо?
НИНА ПЕТРОВНА. Хорошо. Не беспокойся, сейчас, я действительно неплохо себя чувствую.
Возвращается Любка с полной лейкой.
ЛЮБКА. Все воркуете. За дело, лодыри вы мои! Буря! Пусть сильнее грянет буря! (Трясет что есть мочи листом и подвывает подражая вою ветра).
Как только Любка умолкает слышится громкий стук в стену и крик соседа: Вы что там, совсем охренели! Вы что там себе устроили? Или вы там накололись или нанюхались чего?! Что за дурдом?! На вас, что милицию вызвать или самому прийти мозги вам вправить?!
НИНА ПЕТРОВНА. Ох, доигрались.
ЛЮБКА. Без паники! Это Жорка вопит, я его хорошо знаю, он с похмелья головой мучается. Я ему сейчас дам на опохмел и он заткнется.
НИНА ПЕТРОВНА. Все равно, здесь репетировать нельзя, такая слышимость, мы же весь дом с ума сведем. Да и не хорошо как-то, не солидно…
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да, как-то мы не подумали о том, что можем мешать, да и нам, кстати тоже, вдруг, во время записи кто-нибудь задумает что-нибудь прибить или покататься во дворе на мотоцикле. Вот что, мы по¬ка все приостановим, ты, Любаша, соседа усмири, а я съезжу в один театрик, может быть удастся договориться, чтобы нас пустили на несколько дней записать хотя бы грозу. Нина, поедем со мной, прогу¬ляешься заодно. Познакомишься с моим хорошим другом.
НИНА ПЕТРОВНА. Поехали.
ЛЮБКА. Нет в жизни справедливости — ее к хорошему другу повезешь, а меня к соседу алкашу отправляешь.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я тебя никуда отправить не могу, ты сама вызвалась, если хочешь поехать с нами, то мы тебя подождем и поедем втроем.
ЛЮБКА. Нет, ребята, я тут третий лишний. Я могу и с Жоркой нормально пообщаться, а вы поезжайте. Завтра увидимся, пока. (Уходит).
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну и мы пойдем. (Обнимает Нину Петровну за плечи).
НИНА ПЕТРОВНА. Хорошо.
Уходят.
Свет гаснет. Свет вспыхивает.
Та же комната, только теперь тут нет ни магнитофона, ни лейки, ни кубов книг. Где-нибудь на видном месте лежат сложенные стопкой аудиокассеты. Нина Петровна и Олег Ильич сидят за столом и пьют чай.
НИНА ПЕТРОВНА (намазывает масло на хлеб). Какой свежий хлеб ты сегодня купил, с хрустящей корочкой. Мне такой редко достается.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Это потому, что ты ленишься ходить в булочную утром, а свежий там бывает только по утрам.
НИНА ПЕТРОВНА. Я сова, для меня ранний подъем наказание, как ты можешь поздно ложиться и вставать чуть свет, мне не понятно.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Привычка еще с театра — вечером спектакль допоздна, утром репетиция, а сон уже в середине дня.
НИНА ПЕТРОВНА. Знаешь, когда мы репетировали и потом записывали сказку, я себя несколько раз ловила на мысли, что очень много потеряла мало интересуясь театром. Надо было писать больше пьес, а еще лучше пос¬тупить в какой-нибудь народный театр.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Считай что поступила.
НИНА ПЕТРОВНА. Раньше надо было, в молодые годы.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну что за напасть у некоторых людей — чуть за соток перевалит, и они давай повторять как заклинание: годы ушли, годы не те… Как будто сами себя на старость кодируют. Да, забудь ты про годы и кто что о тебе скажет или подумает — нравиться, делай, как бы нелепо это со стороны не казалась. В конце концов ты для себя живешь, а не для тех, со стороны, им по большому счету все равно.
НИНА ПЕТРОВНА. Ты прав, но я всегда боялась неудач, насмешек, отрицательные рецензии меня просто убивали, я воспринимала их как свой позор. А потом мне более опытные писатели подсказали их вообще не читать и только так я спаслась.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну вот, молодец. А я вообще живу по принципу — скажи что ты думаешь обо мне и я подумаю о тебе еще хуже. (Смеется).
НИНА ПЕТРОВНА. Знаешь, с тех пор как мы закончили записывать сказку, прошла уже неделя, я понимаю это еще не срок, чтобы волноваться, но все-таки временами меня охватывает такая тревога, почти паника, а вдруг опять все впустую?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вот это зря. Надо надеяться.
НИНА ПЕТРОВНА. Надо. Но, знаешь, я думаю, что если ничего продаваться не будет, то сыну я кассету не пошлю, просто не хочу перед ним и невесткой позориться. Да и тебе советую не нести театральному агенту, к чему лишнее огорчение. Ты согласен?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Согласен. Но давай условимся, что ты наберешься терпения и будешь спокойно ждать, продажа кассет, это дело не скорое, может быть их начнут покупать через месяц, а может быть и через полгода, но то что их будут покупать, я в это верю и даже никаких сомнений у меня нет.
НИНА ПЕТРОВНА. Почему ты так уверен? Ты надеешься на Любу?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Не только. Люба, конечно человек энергичный, она почти все наши кассеты по разным точкам умудрилась распихать, все свои ста¬рые связи подняла, но это не главное. Я просто верю в нашу удачу.
НИНА ПЕТРОВНА. Мне бы твой оптимизм. Знаешь, я не ожидала, что Люба с таким жаром возьмется за реализацию кассет. Я же знаю, что она прихо¬дила сюда только ради тебя, а потом, когда поняла, что у нас с тобой уже сложились отношения, то почти перестала сюда приходить и вдруг, с таким рвением взялась пристраивать кассеты, что я просто не знаю что и думать.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. А по-моему все понятно, она вложила в эту сказку много своего труда, частицу души и потом торговля это ее стихия, кому ж заниматься этим как не ей, тем более, что ей это нравиться. Она нам покажет класс, можешь не сомневаться.
НИНА ПЕТРОВНА. Ждать тяжело.
Звонок в дверь. Нина Петровна идет открывать. Входит Любка, ее просто распирает от гордости и самодовольства.
ЛЮБКА. Всем привет! Чаи гоняете, бездельники.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Привет, труженица, садись с нами.
НИНА ПЕТРОВНА. Садись, я сейчас чашку тебе принесу.
ЛЮБКА. Да, погоди ты с чашкой, не ломай, торжественный момент!
НИНА ПЕТРОВНА (опускается на стул). Ой! Что, Любаша, неужели что-нибудь продалось?
ЛЮБКА. Что значит — продалось? Само собой ничего не продается! Тут талант иметь надо, опыт и сноровку. Посмотрела бы я на этих молодых красоток, которых берут в большие магазины, как бы они сами по себе что-нибудь сумели продать. А я могу! Я работник торговли высшего класса. Высочайшего, выше не бывает! Вот так!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Мы в этом никогда не сомневались. Ты только не томи…
ЛЮБКА. А вот догадайтесь.
НИНА ПЕТРОВНА. Люба, я тебя умоляю…
ЛЮБКА (важно бросает на стол конверт). Вот!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Что это?
ЛЮБКА. Как это, что?! Деньги, конечно.
НИНА ПЕТРОВНА. Какие?
ЛЮБКА. За проданные кассеты. За неделю продано пять штук! Это очень хо¬рошо. Без всякой рекламы, без раскрутки, вот так с пустого места.
НИНА ПЕТРОВНА. Ой, Любочка, дорогая ты моя. (Обнимает Любку). Значит сказку будут слушать дети… Значит они кому-то нужны!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я верил… верил. (Обнимает и целует Любку). Любаша, ты просто гений торговли! Гений! Послушайте, у нас сегодня премьера! Это надо отметить! Может быть даже на эти деньги…
НИНА ПЕТРОВНА. Нет, мы их честно поделим на троих, и я свои сохраню на память.
ЛЮБКА. И я тогда тоже. А выпить у нас и так есть что. (Достает водку). Тащи закусон.
Начинается радостное, очень веселое накрывание праздничного стола: толкаются, смеются, в общем ведут себя как дети.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Вот сюда, сюда осетринку.
ЛЮБКА. Какая же это осетринка, это треска.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ничего, мы ее забутафорим под осетринку, ну не бежать же сейчас в магазин за деликатесами.
ЛЮБКА. Поняла. (Достает из сумки колбасу). Докторская сырокопченка!
НИНА ПЕТРОВНА. Сыр швейцарский.
ЛЮБКА. А на самом деле какой?
НИНА ПЕТРОВНА. На самом деле швейцарский.
ЛЮБКА. Ой, фантазии у тебя никакой, ну ладно, рюмки неси.
Наконец все накрыто и все садятся за стол.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ (поднимает тост). За премьеру! И за прекрасных дам!
НИНА ПЕТРОВНА. За нас всех!
Выпивают, закусывают.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Хотел сказать что-то высокопарное, но не могу…
ЛЮБКА. Я скажу! Мы все большие молодцы! Но нельзя останавливаться на достигнутом, надо идти вперед! А куда мы пойдем, это мы потом подумаем.
НИНА ПЕТРОВНА. Я испытываю такую радость, какую не испытывала, когда вышла моя первая книга. Это как второе рождение.
Телефонный звонок. Нина Петровна поднимает трубку.
НИНА ПЕТРОВНА. Слушаю, это я. Кто простите? Здравствуйте, господин Рыбин. (Выслушав все, что ей сказали, стремительно прикрывает ладонью трубку, взвизгивает и подпрыгивает, выражая крайнюю степень восторга. Потом пытается говорить солидно). Конечно возможно, мы завтра встретимся и обо всем поговорим. Да. Созвонимся в первой половине дня. (Опускает трубку).
Все в ожидании смотрят на нее. Она держит паузу.
ЛЮБКА (подскакивает). Ну?!!
НИНА ПЕТРОВНА (говорит взволнованно, медленно). Только что… Из Егорьевска… Звонил бизнесмен Рыбин… Он хочет купить у вас партию кассет в количестве… Двести штук!
Все кричат: Ура-а-а !!!
ЛЮБКА (поет). Из Егорьевска, на стрежень, на простор речной волны выплывает дядька Рыбин с полным деньгов кошельком… (Закашлялась).
НИНА ПЕТРОВНА. Люб, выпей водички.
ЛЮБКА. Все нормально. Давай лучше водочки. Олег, ты чего такой грустный?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Я не грустный, просто задумался.
НИНА ПЕТРОВНА. О чем?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Да так, сюжет один в голову пришел.
ЛЮБКА. Выкладывай!
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Представьте себе: лес, дерево и на одной из его веток мир¬но живут жучки. И, вдруг налетел сильный ветер, подхватил этих жучков и страшным порывом разметал их по всему пространству. И вот, три жучка, неожиданно для себя упали… куда-то. Когда они пришли в себя и осмотрелись, то оказалось, что они на дне эмалированного таза. Жучки испугались и хотели выбраться в большой мир, но скользкие стенки таза не давали им такой возможности, жучки карабкались, скользили и снова падали на дно, пока не выбились из сил и не поняли, что их попытки выбраться бессмысленны, бесполезны. Им стало очень страшно и горько, но надо было как-то жить. Они огляделись и увидели, что вок¬руг них валяются: листики, травинки, какие-то палочки, лепесточки цветов и много всякой мелочи и пустяков. И тогда жучки решили, что из всего этого они создадут свой маленький мирок и будут там жить. И что самое удивительное — они создали этот мирок и вдруг у неожиданно выяснилось, что там очень неплохо можно жить и даже можно быть по-своему счастливым.
НИНА ПЕТРОВНА. Ты придумал очень печальную историю.
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Ну почему же печальную, это очень веселая, оптимистичес¬кая история. Они не сошли с ума от страха и от отчаяния, не возненавидели весь мир и не перегрызлись, не спились, не стали наркоманами, и вообще им весело и хорошо и может быть со стороны их жизнь кажется мелкой и смешной, но им все равно, потому что им очень уютно и хорошо вместе. И давайте за это выпьем!
ЛЮБКА. Это ты что про нас?
ОЛЕГ ИЛЬИЧ. Это я про таких как мы. Нас наверно много, которые, невзирая на всю подлость этой жизни, делают все, чтобы сохранить душу. (Поднимает бокал).
Они легко соприкасаются бокалами. Слышен нежный, хрустальный звук, постепенно перерастающий в звон колокола.